Побег из Русского мира-5
В начале восьмидесятых (как раз на пике нового витка Холодной войны) американский режиссер Джон Бэдэм снял фильм о том, как хакер-подросток чуть не спровоцировал ядерный апокалипсис. Дейв Лайтмен (так звали юное дарование) проникнув в виртуальные недра Пентагона, наткнулся на сценарии возможных конфликтов. Подумав, что это новые игрушки он тут же захотел сыграть, выбрав (кто бы сомневался!) наиболее крутой вариант – «Глобальная термоядерная война». Суперкомпьютер, с которым, как оказалось, Дейв играл, идентифицировал шалости тинэйджера как реальное нападение и в самом деле вознамерился шарахнуть по потенциальному противнику. Дальше идет весь набор американского приключенческого фильма кочующий из картины в картину со времен «Волшебника страны Оз» – квесты, погони, верные друзья (в этом варианте девушка), мудрец-волшебник (создатель суперкомпьютера), коего надо разыскать, дабы понять, во что влип персонаж и, наконец, финальная битва, которая часто не битва, а неожиданное открытие какой-то другой истинной реальности. В финале Дейв предлагает компьютеру поиграть в крестики-нолики с самим собой. Изучив детскую игру, поняв, что есть игры, в которых нельзя выиграть, электронный мозг попытался найти выигрышную стратегию в ядерной войне. Перебрав несколько тысяч вариантов машина, уныло мигнув, пишет: «Какая странная игра… единственной выигрышной стратегией является не начинать игру». И представьте себе, не начинает – отменяет пуск ракет за пару секунд до всеобщего Армагеддона. Потом предлагает Дейву просто партию в шахматы. Неплохой финал! Иногда осознание бессмысленности выбранной парадигмы и потенциального риска равнозначно спасению, а посему давайте поговорим о рисках, поскольку есть ощущение, что Армагеддон к нам уже прибыл, просто пока отдыхает в гостинице, устав с дороги.
Громадяни, вы заметили, что существенная часть поступков нашего истеблишмента неэффективна, смешна, бессмысленна? Начиная с того, что они говорят в пространство, заканчивая феерическими законодательными инициативами. В этом контексте украинцы реально братья россиянам, у которых абсурд идет пакетом вместе с неэффективностью и селекцией непроходимых бездарностей. Россияне сто процентов абсолютные чемпионы по абсурду и феерической неэффективности. Два раза за семьдесят лет обрушить страну на ровном месте. Это надо уметь! Не было голода в Петрограде в семнадцатом, как не было его в Москве в девяносто первом и не было всенародных восстаний – бунт запасного батальона и трехдневный митинг-концерт под Белым домом. Всего лишь! Но и во время августовского путча и в момент февральского бунта, когда надо было брать ответственность на себя, вести переговоры с военными, подписывать личные приказы и добиваться их выполнения, на ключевых постах оказывались организмы абсолютно неспособные выполнять свои прямые обязанности. Янаев с трясущимися руками – продукт сословных лифтов, вечный комсомолец, винтик способный лишь улавливать сигналы сверху. Министр внутренних дел Протопопов, который на самом деле никогда не служил в министерстве внутренних дел – просто человек понравился царю, чего оказалось достаточно для назначения на ключевой пост. Бывает! Ни одного путевого руководителя в нужное время на нужном месте. Поручики Киже. Безликие фигуры, судорожно цепенеющие за штурвалом государственного корабля в минуту опасности. В семнадцатом все командующие фронтами (за исключением одного) поддержали отречение Николая, а в девяносто первом председатели республиканских Верховных Советов (еще каких-нибудь пять лет назад – все как один верные ленинцы) подписали раздел СССР. Система сама у себя откусила хвост, а потом осыпалась как монстр в сказочном фильме. Перманентная селекция непроходимой серости, абсурд и неэффективность – вечное проклятье сословной цивилизации, выросшей на жирных ресурсах, которое кирпичом висит над Россией-Матушкой. Реально вечное! – Все системные дефекты, разъедавшие российскую государственность в прошлом, точат ее, что короеды по сей день. Российские власти позиционируют Россию как глобального игрока, а козырей у нее (кроме ядерной дубины) нет. Она безнадежно отстает от западных стран в уровне технического и экономического развития. Советская оборонка – самая продвинутая технологическая отрасль в СССР – священная корова, которую кормили и холили всей страной, издохла всего за два десятилетия. Над выступлением президента огромного государства, который пугает соседей мультиками, смеются даже патриотичные российские блогеры, они вытаскивают старые советские разработки и трусят ими на публике. По факту российское государство неспособно создавать условия для развития инновационных технологий, не способно организовать эффективную экономику. На входе загружаются научные школы бывшего СССР плюс вся таблица Менделеева, на выходе выдается мультик. Впереди крах. Он заложен в системе.
И хрен бы с ними со скифами, но дело в том, что украинцы встроены в систему аналогичного типа. Мы никак не вырвемся с формата российского цивилизационной матрицы, в которой одна революция сменяет другую, аристократию крови сменяет аристократия мандата, но неизменным остается одно – сословность во все временна и эпохи, право владения вместо права собственности, право доступа к ресурсу в зависимости от статуса, и, по сути, рента как сословная привилегия. Без статуса в нашей чудесной стране невозможна никакая хозяйственная деятельность. Успешные бизнесмены это те, которые прилепились к государственной вертикали. Кому-то завод, кому-то труба, кому-то магазин, кому-то территория под рынок. Фрактал экономической основы, на которой держится политическая система, имеет формат поместья – единица хозяйствования, жалованная члену служилого сословия в виде придатка к статусу. По факту украинцы живут в сословном поместном государстве с формальными демократическими институциями, выполняющими роль декора, и точно также, как россияне, украинцы пользуют сырьевой сектор экономики, доставшийся в наследство от распавшегося СССР. Научно-технический прогресс не стоит на месте, наши соседи по глобальному общежитию производят все более новый и соответственно более дорогой продукт, а мы до сих пор, как в девятнадцатом веке торгуем металлом, лесом и сельхозпродукцией. Хотя даже в девятнадцатом веке уже понимали, что так нельзя, поскольку если страна покупает продукт с возрастающей отдачей, а продает продукт с убывающей отдачей, то общество заползает в омут мальтузианской логики, в которой чтобы поддерживался минимальный прожиточный уровень, кто-то должен либо умереть, либо не родиться, либо уехать. И вот пришло время, когда любимой Родине уже не хватает не то чтобы на какие-то красивые ништяки вроде продвинутого оружия пятого поколения, ей кровь из носу нужно пять миллиардов помощи, чтобы дотянуть до выборов и не спикировать в дефолт.
С одной стороны, украинский олигарх как когда-то польский магнат, в конце концов, дорос до почетного состояния – «щупальца мирового капитала», а любимая родина погрузилась в яму, в которой народонаселение уже не в состоянии содержать себя. С другой стороны, все гораздо печальнее, потому как бывают в спирали истории периоды, когда между странами пролегает пропасть. Вроде бы совсем недавно были почти на одном уровне и еще вчера могли легко привезти и установить, а сегодня соседи пробежали по витку и уже все не так просто. У поляков во времена вторичного закрепощения тоже не получалось сравняться с голландскими промышленниками в смысле производства текстиля, и очень получалось нещадно эксплуатируя своих крестьян, вывозить пшеницу в город Амстердам. Но коридор возможностей у них был. В ту эпоху при желании можно было основать мануфактуру – привезти станки, нанять иноземного мастера, чтобы тот научил местных работать. В общем, основывали, производили, а мещане окрестных городков вполне покупали. Бизнес-схема начала индустриализации вполне работала в аграрной стране. Даже во второй половине прошлого века еще можно было купить технологии и построить автозавод. Пусть отечественное изделие было квадратно по дизайну и имело природу ведра с болтами, но оно в принципе было из того же сегмента что зарубежные аналоги. Хоть и тогда случались казусы, когда оборудование, купленное за рубежом и встроенное в технологическую линию, отказывалось работать из-за феерии допусков в местном производстве. Тем не менее, есть разница: если вчера руки не стояли обеспечить допуски, то сегодня украинцы не в состоянии производить комплектующие. Сегодня потребительская техника начинена умными технологиями, что космический корабль. Стиральная машина больше компьютер, чем станки с ЧПУ конца двадцатого века, не говоря уже про автомобиль. Не проблема собрать телегу с мотором. Но как начинить ее скажем отечественной электроникой, если в стране не производятся современные микропроцессоры?
Обладание высокими технологиями определяет, будет ли страна независимой или она будет колонией. За это идет серьезная драка, которая не сегодня, кстати, началась. Вся сложная история знаменитой конкурентной гонки между США и Японией на девяносто процентов проходила именно в этом сегменте. Автомобильные войны о которых рассказывал милейший Ли Якокка – детский сад по сравнению с тем, какие страсти кипели около p-n перехода. Пока советские люди под задушевные песни поднимали целину, строили БАМ и осваивали газовые месторождения Сургута, потомки самураев, сбившись в корпорации, вежливо улыбаясь, выкручивали руки своим американским партнерам. Почти три десятка лет, начиная с пятидесятых годов прошлого века, министерство внешней торговли и промышленности страны восходящего солнца обязательным условием присутствия на японском рынке для штатовских фирм ставило условие передачи лицензий на полупроводниковые технологии. Американцы вводили эмбарго, японцы торговались, приоткрывали рынки, потом снова закрывали. Тридцать лет шло конкурентное противостояние по сравнению, с которым «холодная война» – детская возня в песочнице. Однако в конце семидесятых, это же министерство внешней торговли и промышленности вдруг меняет инвестиционную политику – инициирует совместные исследования, обмен технологиями, разрешая американским компаниям строить свои заводы в японских префектурах, субсидируя их из японских же банков. С начала восьмидесятых разрабатывается стратегия шестицелевой программы развития, в которую закладывают весь американский опыт инноваций, начиная от создания технополисов и заканчивая венчурными фондами, финансирующими рисковый бизнес небольших фирм. Что было абсолютно несвойственно для корпоративной экономики Страны восходящего солнца. Что случилось? Да ничего, просто в стране создавшей свое собственное экономическое чудо образовалась критическая масса элиты, которая понимала, что копировать смыслы в условиях ограниченного доступа можно, а генерировать нельзя. Японские чиновники едут в Силиконовую долину и другие центры изучать (внимание!) опыт создания среды, чтобы воссоздать ее у себя в девятнадцати префектурах (губернаторы префектур выстроились в очередь). Ментальность японца, сложившаяся на кодексе чести и подчинении младшего старшему, хорошо вписалась в архитектуру иерархичных корпораций, превратив их в агрессивные эффективные организации, но как оказалось для творчества все равно нужна свобода доступа. Инновации в постиндустриальную эпоху рождаются в обществе открытого доступа к ресурсам и рынкам. На стыке дисциплин, концепций, культур. Встретилось три человека – возникла идея и через пять лет на рынке новый гигант. Старина Билл уходя на заслуженный отдых (в сорок четыре года!) имеет состояние, превышающее золотой запас США, а за его спиной остаются двадцать тысяч сотрудников ставшие миллионерами. Индустриальные гиганты прошлого с удивлением смотрят на новых капитанов экономики вылупившихся буквально из гаража и пытаются соответствовать духу времени – безжалостно дробят иерархии и столетние монстры превращаются в конгломерат автономных компаний. Джэк Уэлш корпорацию General Electric – кита выращенного в начале прошлого века самим Томасом Альва Эдисоном превращает в стаю стремительных дельфинов. Гораздо выгодней заказать сервис у партнерской фирмы, чем содержать собственною службу. Наемный работник трансформируется в поставщика услуг, начальник в партнера. Рынок услуг фрагментируется, становясь целевым для отдельной субкультуры или социальной группы и даже для отдельного потребителя. Правительства вписывают в государственную архитектонику рыночные механизмы, становясь, по сути, оболочечной организационной структурой – все больше функций по обеспечению, слежению, обнаружению, связи, обработки массивов данных, разработки аналитических программ передается на аутсорсинг буржуйским компаниям. Яйцеголовые вундеркинды, которые в девяностые мечтали чего-то придумать и выкинуть на IT-рынок, сейчас ломают голову чего бы такого придумать, чтобы можно было продать Министерству национальной безопасности или Пентагону. По полям войны бродят частные компании, которые обслуживают армию, воюют вместе с армией и потом восстанавливают разрушенное армией. В этой модели война расчленяется на цепочку прибыльных заказов, с момента планирования по самый победный финал, когда пилятся активы побежденных. Плотные национально-государственные иерархии, совсем недавно имевшие абсолютное право, прикрываясь национальными интересами бросить в топку тотальной войны любые ресурсы, включая население, пятясь, уступают место корпоративно-государственным сетям, которые просто организовывают бизнес. В той же Японии в шестнадцатом году принимается стратегия «Общество 5.0», которая ставит своей целью проектирование среды обитания человека, в которой интеграция цифровой среды и физического пространства создаст новую реальность. Умные города, автономный транспорт, искусственный интеллект, стратегии развития которого вырабатывается сегодня кучей развитых стран. Мечты фантастов становятся реальностью.
Давайте зададим себе вопрос, какое место в этой новой реальности может в перспективе занять Украина, если тонна стального сляба на внешних рынках стоит дешевле среднего айфона? В каких отношениях с миром новой реальности будет иметь сообщество, в котором перспективный бизнес сегодня – это присосаться к трубе проложенной полвека назад?
«Под конец один только римский форум становится местом, где разыгрывается античная история. Пусть Цезарь бьется в Галлии, пускай цезареубийцы сражаются в Македонии или Антоний – в Египте: то, что там происходит, обретает смысл лишь в отношении его к Риму» (Освальд Шпенглер. Закат Европы). Освальд Шпенглер в свое время писал, что аналогия – инструмент аналитики. Можно долго спорить отрицает ли цивилизация культуру и грозит ли закат Европе, однако тезис о мировых столицах, которые доминируют над прочими городами большими и малыми, низводя их до уровня провинции, вполне имеет место быть. Нравится это кому-то или нет, но человечество подошло к Рубикону, за которым оно будет разбегаться. Цивилизация будет вариться в мировых столицах, делясь благосостоянием с прилегающим ландшафтом, а все другие ландшафты, не имеющие таких городов, будут глухими варварскими провинциями – сырьевым придатком технологических империй. Это происходило в истории не один раз. Римляне строили свои дороги, акведуки и базилики где хотели, даже в варварских провинциях, но строили они их ради Рима, а не ради варваров. Варвары этого делать не умели, и никто не собирался их этому учить. Варварские вожди могли получить римское гражданство, но развить технологии в своих провинциях до римского уровня они не могли даже в перспективе, потому что этот уровень развития он был в каждой клетке пространства – другие общественные отношения, другое гражданское право, и как следствие другой интеллектуальный капитал и другой уровень производства. Мало того, когда эти же варвары, дожевав Римскую цивилизацию, через пятьсот лет уже став графами и баронами приплыли в Константинополь – у них случился культурный шок – они увидели огромный великолепный город, с комфортным пространством, одежду горожан из шикарных тканей, оружие и посуду. Сами ничего подобного ни строить, ни производить не умели. Будут ли эти мировые столицы в виде мегаполисов, технополисов или метаполисов не суть важно – пусть с этим разбираются футурологи, но ясно как божий день, что в именно эти страны будут притягивать редкие ресурсы планеты в том человеческий капитал, высасывая его из отсталых провинций.
Единственная возможность не стать объектом будущей колониальной экспансии технологических империй завтра – сегодня быть субъектом технологической гонки. Но этого нельзя добиться в сословном обществе. Нельзя! Не получается инновационного продукта, конкуренции технологий, идей, менеджмента в условиях сословного доступа. Не то чтобы в сословном обществе совсем плохо с просвещением или нет изобретателей, как раз наоборот – наука это иногда единственная область, куда можно сбежать от бестолкового доминирования правящего сословия – тихая гавань, где есть применение таланту. Открытий чудных даже в России всегда хватало. Но чтобы новое стало инновацией его нужно воплотить в продукте, в технологии, то есть затратить время, ресурсы, средства. По большому счету инновация это новая потребительская стоимость, которая, однако, не факт что окупится. Рисковое вложение. В условиях свободной конкуренции перенасыщенность рынка принуждает бизнес рисковать, инвестируя в новые идеи. Приходит феерический момент, когда в спину упорно дышат другие субъекты рынка, когда со старым продуктом становится тесно, рынок устает и остается только два пути: либо демпинговать, либо выдать что-то новое. Герхард Менш открыл, что наиболее крупные инновации меняющие лицо общества находят свое применение именно в фазе депрессии экономики. Инновации, умножая полезность продукта, дают шанс хорошо заработать продавцу и производителю (если они угадали запросы потребителя). Работает простой как двери механизм превращения ожидаемой (ex ante) полезности в реализованную (ex post), заложенный в операциях обмена, когда покупатель хочет получить максимум полезности за свои деньги, а продавец (производитель) ищет каким образом этот максимум ему предоставить. Но только не в том случае, когда в отношения обмена с ногами залазит сословное государство.
В принципе любое государство антагонистично рынку и деформирует его. Любое!
Во-первых, в основе природы власти лежит доминирование (читаем первую часть) и государство, пользуясь правом легитимного насилия, отсасывает часть полезности на содержание себя любимого или принудительно перераспределяет ее в области далекие от рыночного спроса (к примеру, пушки вместо масла). Оно (государство) как бы оказывает услуги обществу, но к субъектам обмена эти услуги попадают опосредствованно, как к гражданам – независимо от конкретной операции обмена. Пакет государственных услуг расходится широким веером по общественному пространству, а государственное насилие узко направленно на субъект обмена, оно просчитывается в налоговых декларациях, в лицензировании, в сертификации и прочем.
Во-вторых, в государственных корпорациях тоже существует обмен, только не пользой в рыночном смысле, а одолжениями. Все субъекты власти вовлечены в перманентный обмен одолжениями, который присущ государственности еще с тех времен, когда она была оформлена в виде воина-вождя и шамана. Делая одолжение, субъект власти делится частью своей власти и все того же доминирования. Чиновник, выдавая разрешение или полицейский, защищая гражданина, как бы наделяют его правом доминирования в каком-то узком сегменте. За это они получают часть пользы отторгнутой в виде налогов с рынка. Руководители государственных подразделений, чиновники, депутаты, согласовывая действия и законодательные инициативы, торгуются между собой – ты делаешь это, а я это, ты голосуешь за то, а я за то. Чисто мафиози в «Крестном отце». Можно долго дискутировать об оптимальном взаимодействии государства и рынка, но когда, пользуясь государством как инструментом насилия, правящее чиновничье сословие напрямую конвертирует одолжение в экономическую пользу и допускают к процессам обмена только себя любимых и свою клиентелу – не получится никаких оптимальных отношений и никаких инноваций. Не получится! Если площадка обмена работает как полянка для своих, откуда появятся дышащие в спину конкуренты? Какая усталость рынка и, как следствие новый продукт, когда на рынок могут протиснуться только те, кого допустят патроны? Там (на блатной полянке) всегда будет тепло и гигиенично. Именно поэтому ни Украина, ни Россия не совершили прорыва, хоть депрессии на этих пространствах вполне хватало.
Никаких оптимальных вариантов, заставить сословную систему работать эффективно, не существует. Даже если допустить такой вариант, что на трон сядет «царь» лично не стремящийся к обогащению, он вынужден будет давать возможность доить «закрома родины» ближнему и дальнему кругу, потому что государственная вертикаль состоит из винтиков являющихся прямыми бенефициарами сословного распила. Его (царя) будет подпирать фактор лояльности. Единственная возможность как-то управлять этой паразитирующей на ресурсах системой – стать в ней самым крупным паразитом, чтобы паразиты поменьше боялись. Что, в общем, Путин и делает. Во время выборов в нише, которую он занял, не посмел появиться никто из серьезных противников. Не нашлось министров, которые мечтают стать президентами, не нашлось губернаторов. Никого. Это обиженное на весь мир недоразумение выжгло вокруг себя все что дышит. Тупо! И вот опять, как в старые добрые времена выстроились за углом «лучшие люди города» и Эльза — дочка архивариуса вся в белом, и создатели нетленок в общем строю с понимающими лицами. Носители «загадочной души» шумной толпой пробежав по мирам и пространствам, сделав круг, уперлись в те же двери, из коих когда-то выбегали с хохотом. На советские мифологемы накладываются фантомы монархического прошлого и «гусарские поручики» маршируют в одном строю с «усталыми замполитами» времен битвы за Москву. Абсурд. Форменное Лукоморье! При этом опять кристаллизуется сословная конструкция, которая за недолгий двадцатый век сыпалась два раза. Третий раз на грабли. Это от души. Достойно восхищения!
Самюэль Клеменс – природный южанин, написав первый роман о «попаданцах», все-таки не закончил его хеппи-эндом, поскольку кое-что понимал в тонкостях сервильной души. Янки из Коннектикута явил людям раннего средневековья век девятнадцатый – построил железнодорожные линии, основал фабрики, уничтожил рабство, ввел в моду телефон, телеграф и швейную машину – тусклый мир кельтской Британии заблистал яркими красками – благородные рыцари, гремя латами, играли в бейсбол, а сиятельные графы с удовольствием проверяли проездные документы, служа железнодорожными кондукторами. Однако стоило реформатору отвлечься на пару недель от государственных дел, дежуря у колыбели заболевшей Алло-Центральной, как он оказался отлучен от церкви и получил в качестве врага всю христианскую Англию, – всех сэров игравших в бейсбол, всех бродячих рыцарей служивших рекламными агентами, графов-кондукторов, и (внимание!) крестьян благодаря его реформам ставших вольными. Рассчитывать можно было только на верного Кларенса, и на пятьдесят два мальчика не старше четырнадцати лет. С сэрами все понятно – пилить ренту с Бергамора, Марралора, Парлота, с Нижних Мхов и Трёх Мостов без сомнения гораздо приятнее, чем вырывать зубами кусок прибавочной стоимости в условиях безжалостной рыночной экономики, плюс право первой ночи, опять же. Но пейзане-то, пейзане! Реформы же! Свобода же! Черт возьми! – прав был старый Шварц и надо убить дракона в себе.
При этом хохоча над россиянами, стоит не забывать, что украинцы недалеко ушли от своих братьев. В Украине работает все тот же сословный доступ к ресурсам и рынкам. Украинский бизнес до сих пор блуждает в пределах от завода Демидова до барской винокурни. Мелких розничных народных торговцев можно не брать в расчет, поскольку это просто оброчные холопы, обложенные со всех сторон собственниками торговых площадей. Не более того. Все что чуть-чуть круче базарной лавки — это либо клиентела людей власти, либо напрямую их собственность. Исключение составляют разве что айтишники, и то приходит чудное мгновение, когда к ним забредает бригада в масках, поскольку в нашей стране без патрона нельзя. Некоторые из этих «успешных деятелей» накосили непосильным трудом столько, что служат за них давным-давно другие, но все равно они составная часть властного бомонда и уходить оттуда не собираются. Потому что, как только они снимут руку с пульта управления – их сразу оторвут от трубы, к которой эти красавцы присосались. Это сословие перекумилось, переплелось различными связями и хоть временами страдает от переделов связанных с перемещениями во властной вертикали, категорически не хочет другого формата, поскольку в другом формате отношений оно никогда не существовало.
Эта клятая система благополучно пережила два Майдана и пошла на третий заход. Тот факт, что этот формат обречен, почему-то мало заботит нашу формальную элиту. Впрочем, не только элиту. Ох уж эти пейзане! Наверное, украинцам тоже надо убить дракона в себе. Отыскать его в потаенных уголках души и удавить. Без сожаления! Само собой, что дракон, сидящий в украинце не похож на дракона, который сидит в россиянине. В россиянине сидит орк, потому как только орк упивается своей мерзостью, только орк может шутить в формате «можем повторить», только орк может требовать, чтобы его полюбили грязненьким. Российский орк-дракон замешан на величии. Украинцы сто процентов другие. Из украинца прет провинциальный Бильбо Бэгинс. Джон Рональд Руэл Толкин, сочиняя свои замечательные истории, хобиттов явно списал с украинцев. Стопроцентно! Подавляющая часть наших замечательных граждан реально хобитты. Не в смысле, что они пузатые, босые, полурослики, которые не любят путешествий, и знать не знают, что творится за пределами родного Шира. Нет! Путешествовать украинцы как раз любят и ростом, слава богу, не обижены. Тем не менее, хуторское мировосприятие удобно расположилось между погребом и сарайчиком, и выходить из этого формата не намерено. Мир меняется на глазах, назгулы шастают по приграничным землям, Саруман лепит из людей натуральных урук-хаев, воздух набухает предчувствием катастрофы, все вокруг озабочены – чародеи, люди, эльфы, гномы. У самого Гэндальфа пригорает не по-детски! Все понимают, что Средиземье уже никогда не будет прежним. Только хобитты спокойны, как барсуки зимой. Только хобитты могут задавать вопросы типа: зачем что-то менять? Обсуждать какие-то потенциальные риски с хобиттом бессмысленно – он все будет сводить к тому, что в его личной норке тепло и сыто. Единственную опасность он (хобитт) видит в том, что его заречные соплеменники (особенно семейство Туков) ведут себя недостаточно аутентично, а в остальном упаси бог что-то ворошить. Пока в его маленькой кладовке есть запас кексов и табачку, он будет считать, что ничего особенного не происходит. Беседуешь с гражданином в сети, вроде бы должен быть неглупым человеком – программист, менеджер или еще чего, но рот откроет и из него как Фредди Крюгер вылезает хобитт на всю голову. Гражданин категорически не понимает, почему надо помочь селянам вписаться в экономику. Какие селяне?! Зачем? – В супермаркете все есть. Занавес! Фонвизин нервно хихикает в гробу.
Украинский бизнес на всех углах плачется о нехватке рабочих рук. Дня не проходит, чтобы в сеть не выскочил очередной буржуй с недоуменным выражением лица и криком души о том, что украинцы разучились работать. Вот ведь как бывает! – Еще каких-нибудь двадцать лет назад Украину распирало от рабочих рук – работодатели с огромным удовольствием нанимали эти самые руки и, улыбаясь, не платили месяцами зарплату. Автору (пардон за упоминание себя любимого) вспоминается, как в середине девяностых он ехал в Одессу со знакомым предпринимателем, и полдороги до хрипоты спорил о том, что нельзя гробить людской ресурс. Доказывал, что технолог это дорогое удовольствие – его нужно сначала пять лет отучить в институте, потом еще как минимум пять лет дать поработать на нормальном предприятии, чтобы он что-то начал понимать, а квалифицированный рабочий готовится примерно за тот же срок. Бизнесмен же доказывал, что ваш покорный слуга ничего не понимает в бизнесе – они найдут технологов и все остальное, когда придет время. Автор не спорит – вполне возможно, что не понимает, но время пришло, и теперь бизнесмены кричат, что работать некому. Надо же! И кто бы мог подумать? Успешные хобитты проснувшись (наконец!), озабочено заметались по двору, прижимая к груди притихшего поросенка, но при этом, вы будете смеяться, они по-прежнему не в курсе, откуда им прилетела такая «небезпека». В сети мелькают менеджеры швейного цеха с жалобами на неблагодарный украинский трудовой ресурс. Дескать, они выстроили схему продаж, открыли бутики, а меркантильные пейзане разбежались по Италиям. Швей понимаешь днем с огнем не найти! Жалобы перемежаются со стандартным набором сопутствующих аргументов – они не могут платить, как поляки, но, тем не менее, очень крутые профессионалы, поскольку пробили, сертифицировали и прочее. Черт возьми! Так в этом то и дело! Получилось пробить бюрократическую стену? Ма-ла-дца! Но по-хорошему надо не пробивать, а шить. Кроме того шить должны и те другие, которые не в состоянии «пробить». А потом все что сошьется теми и этими должно легко поступать в розничную торговлю. Легко! Чем больше предприятий появится, чем свободней можно будет войти в бизнес, чем легче путь товара от производителя к прилавку, тем больше народа будет втянуто в производство и в торговлю, больше работников будет получать квалификацию, мощнее будет рынок труда и больше тот человеческий капитал, которого так не хватает.
Господа, вы помните эти польские шмотки в начале девяностых? Вы думаете, их кто-то сертифицировал? Или кто-то чего-то пробивал? А кто сертифицировал китайские пуховики, у которых один рукав был длиннее другого? Все эти фонарики, которые перегорали через пять минут после включения и магнитолы которые ломались на следующий день – кто их сертифицировал? Китайский ширпотреб производился волостными и поселковыми предприятиями, выросшими из крестьянских дворовых цехов времен Культурной революции. Заслуга китайских чиновников в том, что они не полезли регулировать деятельность этих предприятий, которые выпускали откровенный хлам и дублировали друг друга. Бизнесмены из Поднебесной учились производить и продавать. У кого получалось – тот выживал, у кого не получалось – тот разорялся. Конкуренция называется. Тем временем китайские крестьяне приобретали квалификацию, и даже если предприятие загибалось, они находили другую работу, потому что все время возникали новые свечные заводики, которым был нужен подходящий человеческий капитал. А китайские законодатели оформляли эти неформальные схемы в законы. Рональд Коуз называет это явление второй периферийной революцией (первая и третья упоминались в предыдущих текстах).
Полезность сети пропорциональна квадрату численности пользователей этой сети. Закон Меткалфа понимаешь! Чем больше уникальных связей, тем мощнее сеть. Как это не покажется кому-то странным, тем не менее, экономика это та же сеть. Сеть рынков. И всегда ею была. Даже во времена Исаака из Йорка. Товарные рынки, сырьевые, финансовые, услуг, рынки труда и инноваций, в конце концов. Чем интенсивней связи между рынками, тем они (рынки) мощнее, и соответственно, тем легче на них купить услуги, труд, сырье. Или взять, к примеру, закон Парето, тот самый, которым любят тыкать в глаза адепты социального дарвинизма, объясняя имущественное расслоение. О чем он говорит? Совсем не о том, что неравенство заложено в природе и, дескать, как не крути, а восемьдесят процентов пролетают. Нет! Мы же с вами светские люди – любой, кто хоть краем касался бизнеса, скажет, что закон Парето он о том, что если кто-то хочет получить двадцать он сначала должен вложиться в сотню. Потом он на этих двадцати заработает, но вложиться надо в сто. Если вложиться в двадцать, то на выходе будет четыре. То есть если вы хотите иметь двадцать квалифицированных единиц рабочей силы, то где-то должно работать еще восемьдесят, где-то должен существовать конкурент, у которого эти восемьдесят будут работать. Или наоборот эти восемьдесят будут работать у вас, а двадцать у него, потому что он выпускает более востребованную продукцию. Или, в конце концов, квалифицированные и неквалифицированные достанутся каждому в какой-то пропорции, но в любом случае и вы и он должны быть допущены к рынкам товаров и рынкам факторов производства, тогда эти рынки будут развиваться. И рынки труда в том числе. При сословном же допуске ресурсы пользует определенный круг – между собой распределили, себя назвали бизнесменами, междусобойчик назвали рынком, который на самом деле с рынком и рядом не стоял. Трудовые ресурсы посмотрели, что их пользуют и пользуют, пользуют и пользуют, плюнули, снялись с места и поехали искать, где платят. И назад уже не вернутся. А «бизнесмены» бегают и кричат: «Где трудовые руки, где трудовые руки?». Где-где! – Там где есть рынок труда, черт бы вас побрал!
Сословный патронаж создает административные фильтры, которые ограничивают доступ к ресурсам и бизнес превращают в натуральный промысел. Чем больше доступ регламентируется статусом, тем больше это промысел. Бизнес работает по формуле «деньги-товар-деньги». Ничего более. Но если эта формула вписана в производную от статуса, если нет открытого доступа к рынку или производственным факторам, то это промысел. Не имеет значения – индейцы ли охотятся на бизонов, автоперевозчик, который благодаря связям с администрацией подминает под себя рынок городских перевозок, телефонная компания, молокозавод или что-то другое. Все равно это промысел, поскольку при статусном (сословном) доступе ресурс имеет степень полезности, но не имеет адекватной стоимости, формируется не рыночный спрос, а система рентных отношений и всякие там законы «сухой травы» и «второго покоса».
Поскольку ключом для доступа является статус, то удержать собственность можно, только участвуя в политических феодальных терках каждый раз, завоевывая точки влияния во властных структурах. Чистой воды средневековье, когда какой-нибудь Конрад Рыжебородый вынужден петлять между гвельфами и гибеллинами, подмигивая то римскому папе по поводу инвеституры, то императору, дабы не потерять свой домен. Правда, те времена были честнее, по крайней мере, магнатам приходилось рисковать своей шкурой, неся на себе все тяготы военной службы. Сегодня они (магнаты) воюют в кулуарах и в информационном пространстве, сражаясь за электорат. При этом электоральный ресурс, пилится точно также как любой другой ресурс, то есть, во-первых, соответственно статусу (не секрет, кому принадлежат основные каналы). Во-вторых, безвозмездно, то есть даром – электорат, в конце концов, ничего не получает, потому что ему ничего не обещали. Партийные ландскнехты, которые бушуют в телевизионных студиях, они на самом деле ведут бессодержательные дискуссии. Некоторые жонглируют пустыми словесными конструкциями, которые надоели еще со времен «счастливого прошлого». Помните эти вступительные части к советским курсовым и дипломным работам, в которых «ведущая роль» и значение материалов очередного съезда приклеивалась к техническим расчетам и описаниям технологических процессов? Эдакие «профессионалы», которые могут говорить часами, ничего не говоря. Что-нибудь вроде: «Не можна реформувати економіку країни частково, не міняючи нічого в системі оподаткування, адміністрування, фінансування і соціальної політики, а це в свою чергу неможливо без чіткої візії результату і концепції дій. Треба розібратись в українських реаліях з дефініціями, що таке реформи, яка їх мета, яким чином вони впливають на розвиток оптимальної моделі державного устрою, потрібно враховувати не тільки досвід інших держав, а й історичні особливості українців, наші багатостолітні традицій». Некоторые примитивно дуркуют в формате стандартной украинской «Свадьбы в Малиновке» с вилами, коровами и пчелками. Есть такие, которые говорят: «Зачем вам свобода, если можно получить деньги?». Они называют себя «экспертами-прагматиками» и убеждают почтенную публику, что такая матрица отношений для нас оптимальна, поскольку пилить ренту это наша исконная секретная практика, заложенная сотнями лет обожания сакральной власти, отцы и деды так жили и не нам менять. У них (имеется в виду на загнивающем Западе) верховенство закона, которое сформировалось вследствие разрушительных итогов Реформации, у нас верховенство справедливости. Даешь государственный протекционизм, укрепления ФПГ, монополизацию внешней торговли и развитие внутреннего рынка, за счет развития все тех же ФПГ.
Разговоры о «протекционизме» вообще восхитительно удобный инструмент в деле оболванивания электората. Эту тему юзают четверть века, а она все еще свежа как примадонна российской эстрады. Только вдумайтесь: протекционизм в стране тотальной оффшоризации крупного бизнеса. Уже даже не смешно! И как бы ни надували щеки наши прагматики-эксперты, поминая всуе «протекционизм» в контексте верховенства сословной «справедливости», на самом деле, они, жуликовато улыбаясь, подсовывают нам доверчивым протекционизм российского разлива, – протекционизм в условиях размытых правил игры или вообще в отсутствии таковых. Когда ближнему кругу делегируется право запустить руку в «закрома родины», а остальным обязанность работать на тех, кто допущен к телу. Когда какой-нибудь светлейший князь Александр Данилович, обещая наладить выпуск сукна для армии, берет в Мануфактур-коллегии казенные средства и под это же дело получает деревеньки с крестьянами, таможня дерет суровые пошлины с иноземных негоциантов, а светлейший тем временем, забыв про мануфактуру, уже чего-то где-то пилит с другого конца державного бюджета. Мин херц, матерно выругавшись и махнув рукой, покупает сукно у голландцев, а подлеца Алексашку прощает, поскольку хоть и жулик, зато верный. В результате не получается ни прагматизма, ни эффективности, ни технологического прорыва, ни обещанных зарплат для пейзан, а получается воровство и нифига более.
Кроме всего прочего, протекционизм в глобальной экономике это совсем другая картина, чем нам рисуют «эксперты». Красивая история о том, как аграрные страны вместо того, чтобы покупать всякие ништяки у более продвинутых соседей, вводят покровительственные таможенные пошлины, начинают клепать эти ништяки сами – насыщают сначала внутренний рынок, а потом со смущенной улыбкой выходят на внешний, садятся с краешку, поставив на ценнике цифру на пару копеек ниже, чем у конкурентов – эта история она сейчас обросла нюансами, как Украина долгами. Простая как табурет логика благодатных времен Томаса Джефферсона давным-давно мутировала в такое Зазеркалье, в котором сам Льюис Кэрролл ногу сломит. Среднестатистическая единица мирового рынка потребления давно не покупает изделие, она покупает социальный код, улыбку звезды и мифологию, которая стоит за брендом. Чтобы предложить этой единице конечный продукт своего производства – надо занимать хоть какие-то позиции в глобальном информационном пространстве, проще говоря, быть законодателем стиля, хотя бы для какого-то сегмента глобального потребительского рынка. «Мы вступаем в мир псевдособытия, псевдоистории, псевдокультуры, о чем говорил Бурстин в своей книге «Образ». Здесь события, история, культура представляют понятия, которые выработаны не на основе противоречивого реального опыта, а произведены как артефакты на основе элементов кода и технической манипуляции медиума. Именно это и ничто другое делает всякую ценность, какой бы она ни была, «доступной потреблению». Именно это распространение замены системы координат на код определяет массовое информационное потребление» (Жан Бодрийяр. Общество потребления).
Уж никак нельзя сказать, что мы не поддерживали отечественное автомобилестроение. Как же мы его поддерживали! А оно взяло и, в конце концов, сдулось. Что ж такое? Протекционизм же вот он – покровительственные пошлины, таможенные барьеры. Работай. Завоевывай мировой рынок. Тихо-тихо, это Запорожский автомобильный завод. Что-то он сейчас выдаст! А оно улеглось, как спящая красавица и не живет и не издыхает. Ага? На самом деле нашим корпоративным монстрам, если конечно они не существуют в пределах от карьера до вагранки, протекционизм, что мертвому припарка. Добро пожаловать в двадцать первый век, господа! Конкуренция давно передвинулась в сферу потребительских смыслов, где доминируют развитые страны. Именно поэтому прагматичные скоты, которые, руководствуясь «сакральным» пониманием «справедливости», нарезали себе любимым лучшие куски общественного пирога и наковыряли общественного изюма, ничего не смогли сделать с предприятиями, выпускающими продукцию чуть-чуть сложнее сляба. На глобальный рынок их не то что не пускали, их просто никто в упор не видел, а внутренний рынок был слишком мал для мощностей, которые во времена Союза работали на весь социалистический лагерь. В результате мы уже не имеем собственного автопрома и до сих пор не имеем мощного предприятия, которое было бы интегрировано в мировой автопром. Зато имеем толпу «евробляхеров», которым родное государство, по сути, установило вилку выбора: либо покупать корыто по цене приличного авто, либо ввозить машины де-факто, де-юре не покупая.
Нет-нет, протекционизм в условиях открытого доступа вполне имеет место быть. Все оправдано если эффективно. Вполне возможно допускать на свои рынки внешних игроков, которые уже сгенерировали эти смыслы у себя, предоставив им идеальные условия, то есть опять же идти по пути Китая, создавая особые экономические зоны (четвертая периферийная революция). Если внутренний рынок достаточно емкий, можно нахрапом принуждать партнеров открывать производства внутри страны, даже не создавая особых условий, как это делала Россия, пока не отжала Крым. Но если внутренний рынок полудохлый, потому что расположился между бюджетником и пенсионером, а предприятие, оставшееся в наследство от Союза, наоборот довольно мощное, тогда отчего его не инкорпорировать в структуры транснациональных компаний? Все оправданно если эффективно. Škoda Auto, к примеру, прекрасно развивается как подразделение Фольксвагена и уже представил новую модель электромобиля Vision E, имеющую диапазон 550 км за одну зарядку и 300 лошадиных сил. Вдобавок заметьте, Фольксвагену завод не подарили, он не получил его путем ваучерной приватизации или еще каких-то непонятных схем, он его выкупил у чешского государства за приличную сумму. И у ЗАЗа такие варианты тоже были. Но у нас же сакральное право справедливости, которое предполагает именно распил. Наши правящие элиты без конца путают государственных баранов с личной собственностью и если не режут, то стригут. Они вот уже более четверти века или присваивают себе любимым куски народно-хозяйственного комплекса или отсасывают средства с государственных компаний через фирмы-прокладки. Кто бы дал зайти в страну чужим, когда своим не хватает?!
Кроме всего прочего сословный доступ чреват тем, что как реакция на сакральную практику распила, на арену выскакивают технари-прагматики, которые начинают убеждать изумленную публику, что государство в принципе не в состоянии справится со своими активами и лучший вариант их вообще тотально распродать. Такой подход о-о-чень нравится некоторым нашим западным партнерам из подкласса пластиножаберных, которые, лениво покачивая плавниками, ожидают, когда клиент созреет. Правящие элиты Украины бегут к ним с протянутой рукой, те на голубом глазу выставляют условие подтянуть коммуналку к мировым ценам. Тарифы закладываются в себестоимость и гонят потребительские цены до небес. Если посмотреть динамику роста потребительских цен, то можно легко увидеть, что агрессивнее всего растет именно продовольственная группа и именно ее «дешевый» сегмент. О чем это говорит? О том, что основной массе населения уже не до роскоши – им бы вечером на ужин купить чего-нибудь. А на следующий день гражданин в почтовом ящике обнаруживает четырехзначную цифру за отопление, падает в обморок, и в полубессознательном состоянии бежит оформлять субсидию. Денежки, которые с него взяли в виде налогов и которые были выпрошены у зарубежных партнеров уходят из бюджета прямиком в карман монополисту. Вот в этой схеме вообще нет рыночных отношений. Потребитель не является покупателем – он не то, что не может выбрать продавца и не может отказаться от покупки, он даже не может контролировать, сколько реально покупает – большинство квартир не оборудовано индивидуальными счетчиками отопления. Продавец не является предпринимателем, поскольку получил активы, используя административный ресурс, назначает цену, используя административный ресурс, и высасывает деньги из бюджета, используя административный ресурс. Он (продавец) тупо промысловик, который выпросил у царя грамоту на право торговли заповедными товарами. Натурально «гость» образца шестнадцатого века. Схема – чистой воды сословный договорняк, в котором различные категории режут себе кусочек ренты. Рента у владельца и коррумпированного чиновника очень большая, рента у льготников очень маленькая, но их очень много, а злые языки болтают, что внешний долг Украины уже около семидесяти миллиардов долларов. Наши партнеры снисходительно улыбаются нашим правящим сословиям в телевизоре, но не стоит себя обманывать – за этими долгами они к нам придут. Притом, что западному вектору нет альтернативы и без сомнения, старый скряга Гобсек, выжимающий за бесценок фамильные серьги, доставшиеся в наследство от бабушки, гораздо предпочтительнее студента Раскольникова, ломящегося в дом с топором, но вариант хоть тушкой хоть чучелом категорически неприятен – желательно чтобы тушка хотя бы дышала.
Промысловые междусобойчики ранжируются в зависимости от степени влиятельности участников, фактор сословного доступа трансформирует сеть – она распадается на несколько иерархических уровней зависящих от степени патронажа. У кого круче административный ресурс тот находится на более высоком уроне, имеет больше возможностей. Нижние уровни не то чтобы совсем отсекаются, но они связанны между собой через административные лифты. Предприниматель, организовав цех, может вполне решить вопросы на месте – кому надо занести, с кем надо поделиться, но ясно как божий день, что свою продукцию он будет реализовывать в лучшем случае на оптовом рынке. Дабы поставлять продукцию в торговые сети или скажем за рубеж, ему придется стучаться в более высокие кабинеты – для доступа на рынок более высокого уровня требуется более высокий уровень патронажа. То есть выход на новый уровень только через вертикаль власти. Ничего нового в этой ситуации нет – чисто российская практика, прорастающая своими корнями во все тот же шестнадцатый век. Тем, кто уже зашел в высокие этажи, такая система подходит, потому что она отсекает внутреннюю конкуренцию. Кто смог просочиться на верхнюю площадку, тот найдет тысячи аргументов, почему надо сохранить прежнюю систему доступа и наоборот ужесточить административный, регуляторный и фискальный прессинг на тех, кто ниже уровнем. При этом понятно, что вся экономика серая (смешно говорить о якобы легальном крупном бизнесе, когда отраслевые предприятия передаются из рук в руки как носовой платок), в ней не существует правил, не существует права собственности, и она определяется текущей политической расстановкой.
А тем временем на каждый этаж украинского бизнеса, тупорылой тевтонской свиньей заходит мировой производитель, который свободен от сословных косяков и обитает в мощной горизонтальной сети. Бывшие поселковые китайские цеха наводняют продукцией оптовые рынки в виде челночных поставок, и они же заходят в торговые центры в виде мировых брендов. На нижнем уровне украинским цеховикам проблематично конкурировать с импортом, потому что их грызет собственное государство. На верхнем уровне украинский производитель (из тех, что пробили, согласовали и сертифицировали) сталкивается с мировыми брендами, которые, с одной стороны являются законодателями стиля в новом мифологическом пространстве западных государств, с другой стороны продуктом высокоорганизованных транснациональных корпораций. Глобализация размывает национальные границы, прорастает горизонтальной сетью в богом забытые уголки планеты, а тем временем украинские феодалы, уцепившиеся в свои преференции, фрагментируют национальную экономику, что Тузик газету.
Можно себе фантазировать, что все исправится и в сословном обществе каким-то образом возникнут продвинутые технологии, то ли в результате общего мирового технологического развития, то ли вследствие усилий вдруг проснувшегося государства. Но вопрос – как?! Движитель любой экономики человек. Человечек. Человечище! Либо он допущен к ресурсам и рынкам, либо не допущен, либо он может управлять своей собственностью, либо не может. Или допущены на рынок все сто процентов коммерческих проектов, с перспективой, что одна пятая часть из них, в конце концов, выдаст качественный технологический продукт или не допущены. Тем более это актуально в постиндустриальную эпоху, когда знания, умения, способности, которые человек носит в себе, становятся уникальным, редким ресурсом. Притом что вечность все еще пахнет нефтью, но украинцы в штате Невада уже ваяют умное автономное бунгало, которому не нужны коммуникации и которое при минусовой температуре на обогрев тратит меньше энергии, чем в обычном доме на приготовление чашечки кофе». Они могли бы все это ваять и дома, но как минимум должна быть площадка, где эти люди работают, общаются. Кроме этого должно быть множество других площадок, где под рисковые идеи можно найти инвестора, команду, которая окажет услуги по продвижению. Причем все надо делать быстро. Идеи носятся в воздухе. Кто не успел, тот опоздал. Количество транзисторов на кристалле интегральной схемы удваивается каждые двадцать четыре месяца. Закон Мура, однако! Завтра все уже будет иметь совершенно другое наполнение. Внимание вопрос! – Как все это будет происходить в стране, в которой штаны без сертификации пошить нельзя? Зачем талантливым ребятам тянуть на себе постсоветское болото? Зачем работать, ожидая маски-шоу в офис, и рисковать быть сбитым где-то на перекрестке не в меру возбудившимся сынком «уважаемого человека»? Зачем переживать за своего ребенка, который в школе вынужден выживать как в джунглях? Зачем, если есть пространство, в котором комфортно жить и работать?
Украинцы бегут из страны гораздо резвее итальянцев начала прошлого века. Их можно понять – жизни нет, зато есть всевозможные кандидаты, которые всю недолгую историю независимости рассказывают легенды о том, как они будут нещадно бороться с коррупцией, когда подползут к корыту. За четверть века предвыборного кандидатского творчества, этих сказок набралось на добрый десяток томов, а она родимая (коррупция) на «своих» шестнадцати аршинах как сидела, так и сидит. И сидеть будет, потому что вписана в цивилизационную модель и как следствие в инфраструктуру. Есть государственная иерархичная корпорация, которая контролирует все ресурсы страны. Есть олигархические корпорации, которые отпочковались от государственной корпорации, но связанны с ней через сословные связи. Есть «свечные заводики» экономической клиентелы в той или иной степени, завязанные на административный ресурс. И есть народная масса, которая как протоплазма омывает, все эти отпочкования одной и той же корпорации и кодифицируется по степени причастности к ней родимой. Все граждане ранжируются по статусу – те, кто имеют выше статус, те имеют больше влияния, следовательно, больший доступ к ресурсам и больше возможностей защитить свое право владения и себя лично. В этой модели общественных отношений есть масса всего. Кроме законности. Есть сословные отношения и теневые практики вместо гражданского права. Есть магия статуса. Есть криминальные потоки. А законности нет. Все предприятия коррупционны в большей или меньшей степени и будут продолжать оставаться такими до тех пор, пока не изменится формат доступа. Бороться с этим прискорбным явлением не меняя самой конструкции отношений бесполезно. Невозможно бороться против оси, на которую насажены колеса в телеге. Бессмысленно истреблять магию в Хогвартсе. А Украина – Хогвартс еще тот! Чего стоят чемоданы с наличкой, залетающие под кровати депутатам и показания в крови у VIP-нарушителей ПДД в нужное время исчезающие, что мираж в пустыне. Самое смешное, что запах этой магии давно знаком. Еще с тех времен, когда на прилавках было пусто, а в холодильнике полно. Когда у пейзан в банках из-под Иваси, стоящих на гаражных стеллажах, в машинном масле сотнями штук плескались сверла и метчики, которые целыми косяками мигрировали из родного предприятия прямиком в личные гаражи, а у директора сама собой строилась двухэтажная избушка где-то на поле чудес.
Проснувшиеся украинские хобитты сегодня готовы рвать на клочья проклятущий олигархический консенсус, но, черт возьми, олигархи с неба не упали – олигархический консенсус всего лишь надводная часть айсберга системы теневых практик, которая видна, потому что именно в этой части идет публичная политическая борьба. Теневой общественный договор как сублимация теневых практик, подменяющих собой гражданское право, оформлялся в боевые девяностые и был логическим продолжением советской системы серой ренты, где директор имел одни возможности, а работник другие (читаем предпоследний абзац четвертой части). Дыру в заводском заборе трудовые массы обычно называли «комсомольской проходной», что было поистине гениальным предчувствием, поскольку оная «комсомольская проходная» на сегодняшний день работает как фрактал теневого общественного договора. Ресурсы окружает система правил, законов и подзаконных актов, переплетающихся своими параграфами как дикий терновник. По одному параграфу нужно немедленно казнить, а по другому можно помиловать. Жить по этой системе без лояльного отношения должностного лица невозможно. Чиновник может вытащить из ящика стола любую бумагу, может месяцами мотать гражданина по кабинетам без видимого результата или наоборот быстро провести его через «комсомольскую проходную». В формате этого договора логично, что те, кто имеют большой статус, имеют возможность иметь (пардон за тавтологию) облэнерго и автозавод, построенный еще в эпоху «Настоящей колбасы». Могут лоббировать покровительственные таможенные пошлины для себя любимых, исключительно из-за тревоги об отечественном производителе (и кто бы сомневался!). Граждане со статусом малоимущих или льготников имеют возможность минимизировать расходы через субсидию, а если кровь из носу хочется хорошую машину, но по приемлемой цене, то евробляха в помощь. Магический артефакт, как минимум. Хогвартс же!
Теневой общественный договор стал основой легитимации «большого распила», подобно тому, как система внеправовых норм английских переселенцев стала основой легитимации сотен тысяч фермерских хозяйств Североамериканских Штатов. Рядовым гражданам развалившегося СССР оставили дешевую коммуналку, «бесплатную» медицину и образование, оставили возможность тащить через границу что смогут, оставили возможность как-то крутиться и решать вопросы на месте, заполняя нижние этажи потребительского рынка, пока небольшая прослойка отпиливала себе нехилые куски когда-то общего народно-хозяйственного комплекса. Гипотетически возможности были равны и нехитрый аргумент: «Ты бы тоже так делал, если бы подфартило» – витал в воздухе. Может быть, народ и не был в восторге, но в любом случае не протестовал. Безмолвствовал, в общем. Меж тем распил не создает условий для развития – валовый национальный продукт в его паритетном представлении до сих пор не может подползти к уровню девяносто первого года. Налоги опять же бояре платят очень неохотно – если статус позволяет, то государство еще должно остается. К ресурсам, которые грызли в меру своих возможностей все, у кого получалось, почему-то прилагается инфраструктура, которую надо содержать, гражданские учреждения, те же чиновники, льготники, пенсионеры, и вы будете смеяться армия. Прошло некоторое время и оказалось, что где-то надо урезать. Само собой не у себя любимых. Отсюда сословные преференции для широких слоев, которые раньше худо-бедно обеспечивались, сегодня режутся теми же нехилыми кусками. Коммуналка уже совсем не по дешевке и транспорт не копейки. В медицине бесплатными для граждан останутся только учреждения первичной медицинской помощи. Причем находятся «патриоты», которые говорят, что это правильно, что это и есть реформы, дескать, за все надо платить. Какой же черт правильно?! – К ограниченному доступу, пристроить еще финансовый барьер – заставить массы покупать услуги, которые раньше входили в пакет сословных преференций, при этом, не выписывая дня них коридор возможностей. Тупо отодвинуть миску, но оставить в клетке. Тот самый народ, который вчера безмолвствовал – сегодня тихо звереет, но сделать ничего не может, поскольку не знает, что надо делать. Он не в состоянии сформулировать запрос на системные изменения, потому что вписан в корпоративно-сословные отношения и не находится непрерывном в процессе выгрызания нужных вольностей у правящего сословия, как это происходило много веков назад с членами средневековых гильдий и цехов, которые уровень этих вольностей ощущали в цифре, периодически выплачивавшейся синьору. Украинский Хомо Сапиенс десятилетиями мечтает о переменах, но под результатом реформ хочет увидеть немедленный золотой дождь, проливающийся в протянутые ладошки. Хочет, не выходя из сложившейся дефективной системы отношений каким-то образом получить достойную жизнь. Он вглядывается в лица кандидатов на экране, пытается угадать, кто из них обеспечит ему нормальную зарплату и безопасность на улицах. Такой себе казус Буратино, когда сверхзадачей любого структурного изменения видится звон тугриков в кармашке бумажных штанишек и под эти мечты всегда находится шикарный тандем из кота и лисы. Бесконечная история! Хотя реформы на самом деле всего-навсего изменяют коридор возможностей – для кого-то расширяют, для кого-то сужают. И все! Дальше надо быть готовым этим коридором протиснуться. У кого-то получается, потому что они умнее, хитрее, жестче. У кого-то нет, но в любом случае, хочешь – не хочешь, приходится пристраиваться и плестись в общем потоке, с ненавистью глядя в чей-то затылок, поскольку общая эффективность системы это фундамент выживания для всех. Собственно говоря, именно поэтому почти двести лет назад натуральные крепостники и владельцы десятков поместий обсуждали в салунах проекты освобождения крестьян, и если бы декабристам удалось тогда, то возможно и не было бы уничтожено под корень российское дворянство в двадцатом веке. Но попробуй это втолковать среднестатистическому украинцу!
Ждать, что все каким-то образом рассосется, нет времени и нет смысла – в Украине нет социальных групп, которые могли бы трансформировать эту систему эволюционным путем, как это происходило на Западе – нет консолидированного третьего сословия, вышедшего из вчерашних крестьян, и уже практически нет аграрного населения, способного поставлять человеческий ресурс. Украинское село спалили во время «большого рывка», а то, что осталось вписано в корпорационные отношения также как и городское население. И тут Савик Шустер прав – единственная доминирующая эмоция, которая накрывает Украину из конца в конец -это эмоция унижения. Чем все это прорвет – одному богу известно.
Кроме всего прочего есть еще один глобальный фактор, который будет оказывать давление на Украину, если не в ближайшее время, то, как минимум, в перспективе. Под нами кипит миллиард народу, который под воздействием различных объективных обстоятельств начал срываться с мест традиционного обитания. Живя на очень плохой земле с недостатком питьевой воды, сотни тысяч с удовольствием перемещаются в места более пригодные для жизни. Тот факт, что Украину эта проблема пока почти не задевала, ничего не значит – были места с более привлекательными условиями, однако широта души у наших европейских партнеров имеет свои пределы, поэтому украинцам имеет смысл быть готовыми. Шикарных европейских пособий здесь никому не светит (с этой стороны у нас почти непробиваемые редуты), но есть кое-что более привлекательное – бесхозные ресурсы и архаичный формат доступа. Мы же не дети и понимаем, что право владения вместо права собственности, в конечном счете, исходит из права силы и способности доминировать, поэтому социальные группы, которые более консолидированы, имеют на порядок больше возможностей пробурить доступ к ресурсам, чем местное разобщенное население. Эта публика уже сейчас осваивает в Украине пространство малого бизнеса с элегантностью саранчи. На рынках, в ларьках на остановках, на раскладках возле метро, – везде, где вчера еще стоял розовощекий украинский дядька, сегодня выглядывает характерный типаж. Заметьте это явно не европейский вариант проблемы, где мигранты живут в гетто, не в состоянии социализироваться и как следствие не могут себя реализовать. В Украине это явление имеет как раз российский формат – для членов этих социальных групп нет никаких особых проблем с самореализацией и собственно говоря, не особенно требуется социализация с аборигенами, поскольку за каждым из них стоит клан из земляков и родственников. Эти кланы неплохо находят общий язык с подразделениями государственной корпорации, поскольку сами являются корпорацией (причастность к ней уже дает статус). Быть социализированным в своей группе гораздо выгодней, чем быть социализированным в среде аборигенов, где ничего кроме эмоции унижения не светит. Этнические землячества, по сути, играют роль средневековых гильдий и цехов. По факту тот самый недостающий ресурс, формирующий третье сословие, сейчас замещается «поставками» из регионов Азии, Африки и Ближнего Востока и скорее всего миграционные потоки будут только возрастать.
Украина в настоящее время работает как буфер между технологической цивилизацией Запада и слетевшей с катушек вчерашней метрополией. Мотивации метрополии просты и понятны – оставить Украину в зоне своего влияния, не допустив реформ. Интересы технологической цивилизации тоже вполне просматриваются, западных партнеров Украина устраивает, как донор человеческого ресурса, поставщик продукции низкого передела и площадка сбыта. Многие из них вполне согласны даже оставить ее в зоне российского влияния, поскольку сама Россия для Запада такой же донор, как и Украина. Но давайте зададим себе вопрос какие интересы могут быть вот у того аграрного миллиарда который кипит под нами? Какой ресурс будет нужен для населения отсталых стран, которое уже сегодня недоедает? Может быть, те самые знаменитые украинские черноземы, которые до сих пор имеют формат виртуальных паев и не имеют хозяина? То обстоятельство, что эта тенденция пока не просматривается, опять же, ни о чем не говорит. Много чего не просматривалось в истории в начале и очень просматривалось потом. Первая Мировая начиналась, как война за проливы и зоны влияния на Востоке, а закончилась оккупацией Украины, потому что продолжать войну без Украины за пазухой Германия уже не могла. Эти риски существуют, потому что они логичны – бесхозное подбирается. Происходить это может также просто, как сегодня легко ставятся ряды киосков с шаурмой под центральным железнодорожным вокзалом. Несмотря на то, что мы много говорим про сельскую ментальность у нас давно нет аграрного населения. В украинском селе давно живут просто сельскохозяйственные рабочие, которые уже забыли, как это весной схватив косу бежать отвоевывать пол-аршина межи. Они конечно и сегодня с удовольствием загрызут белую ворону, но справиться с именно этой публикой у них не получится. Достаточно одному беженцу из жарких стран освоиться (либо жениться на украинке, либо купить гражданство), как к нему тут же приедет два десятка родственников, и сделать что-то с этой бригадой украинские селяне будут не в состоянии.
Все вышесказанное видно невооруженным глазом, не обязательно даже окунаться в бурные века Великого переселения народов. Достаточно посмотреть на Россию-Мать. И самое смешное, что мы же туда смотрим. Мы постоянно ухохатываемся с россиян, у которых столица уже больше Ашхабад, чем Москва, а сами они примитивный сырьевой придаток. Так почему же в упор не видим, что украинцы в принципе летят по той же парадигме развития, с той лишь разницей, что с таблицей Менделеева у нас негусто? Страна с сословными отношениями, с деградирующей индустриальной экономикой и с разбегающимся населением, которое чувствует себя униженным. Если даже мы не свалимся в очередную «Коліївщину», то в этой парадигме нас в будущем без сомнения будут грызть как развитые, так и неразвитые. Плюс добавятся все те риски, о которых сейчас много пишут – старение населения и прочее.
Притом что российский путь — это не приговор. С него в принципе можно свернуть. Только надо, в конце концов, выключить хобитта и осознать одну простую вещь: Страна — это гражданин, который построил дом, посадил дерево и вырастил детей. И сосед гражданина сделавший то же самое. И сосед соседа. Именно это, по сути, есть основа национального проекта, а государство — это всего лишь корпорация, которая взяла в обслуживание страну и выписывает правила, по которым гражданин строит дом. Оно обслуживает проект, ориентируясь на запросы граждан. Но запросы должны быть здравые. Это может быть проект экспансии или может проект реконкисты, но в любом случае движущая сила — это человек, человечек, человечище. Если большинство граждан не допущены к ресурсам, то проекта не получится. Даже конкистадоры имели свою долю! Если в стране подавляющее большинство граждан не имеют возможности построить дом, то отсидеться в отдельно взятой норке не получится, потому что ваша норка находится в общем проекте. Нельзя построить свое маленькое личное благополучие надолго в отдельно взятой кладовке. Нельзя построить свое отдельное счастье в стране, где 50% это обозленный люмпен, а по периметру облизываясь, хищно поглядывают партнеры как стратегические так и не очень. Надо соответствовать вызовам времени и аппетитам партнеров, а соответствие начинается с гражданина, который допущен или пока еще не допущен к ресурсу, поэтому надо генерировать запросы на системные изменения. Украинская нация сформировалась как нация реконкисты, украинцы веками отвоевывали свое. Они отвоюют. Только надо ставить правильные цели. Правильно поставленные цели потом потянут за собой все остальное – стратегию, инструментарий, дорожные карты – все это делалось у других не один раз. Надо только осознать риски. Осознать, что если не начать сегодня, то завтра может быть поздно.
Автор писал свой текст с несерьезным лицом, но вполне о серьезных вещах, которые хоть и лежат на поверхности, однако почему-то совсем не волнуют нашу публику. Это заключительный текст из этой серии. Предыдущие части можно прочитать здесь: Побег из Русского мира, Побег из Русского мира-2, Побег из Русского мира-3, Побег из Русского мира-4. Автор писал текст не из-за денег, но, тем не менее, если вдруг кому-то показалось, что текст стоит пары гривен, он эту пару может кинуть автору на карточку ПриватБанка № 5169 3600 0139 4620.
Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, страницу «Хвилі» в Facebook.
