Ukrainian Time

Человечество очень успешно в работе с виртуальностями: от всемогущего и вездесущего бога до телесериалов. Каждый взгляд в любую сторону сразу демонстрируют, как виртуальность создает вариант английского парка из густого леса. Мы начинаем двигаться по проложенным для нас дорожкам так успешно, что реальность отступает на задний план.

Виртуальные конструкты закрывают нам глаза, предоставляя единственный вариант решения, и мы идем как слепцы за поводырем. Шаг влево, шаг вправо может привести нас к катастрофе. Это бывает выгодно либо для коллективного, либо индивидуального выживания. И в любом случае неподчинение тому, что видят и, соответственно, думают все, ведет к осуждению и наказанию со стороны коллектива.

Медиа порождают этот вариант канонического видения. Все информационные потоки, например, телевидения, направлены на оправдание имеющегося политического порядка. Ни одно массовое средство не может позволить себе рушить имеющийся порядок. Когда это происходит, нарушается синхронизация мира и мыслей о нем, и одновременно может начинаться Майдан, направленный на возвращение синхронизации.

Виртуальный конструкт является поведенческим аналогом, призванным разрешить и активировать тот или иной вариант социально необходимого поведения. По этой причине виртуальные конструкты направлены на блокировку неправильного поведения и подталкиванию к правильному поведению. Это делается путем задания правильного поведения как нормы, как нормативного варианта. Он облегчает принятие решений человеком, поскольку оставляет малое число допустимых вариантов поведения.

Виртуальные конструкты задают нам понимание мира в двух плоскостях. С одной стороны это модель/картина большого мира, к которому мы вообще не имеем доступа, кроме медийного рассказа о нем. И с другой стороны, это малый мир, который доступен нашим непосредственным ощущениям, но который тоже должен интерпретироваться и реинтепретироваться для нас кем-то извне.

Мы живем в большом мире, который реально очень слабо знаем, хотя нам хорошо известны все его виртуальные конструкты, заменяющие нам реальность. Именно они являются для нас правдой об окружающей нас действительности, а не сам мир. Каждый такой базовый виртуальный конструкт управляет целой серией поведенческих конструктов, вытекающих из него.

Ярким примером нашего незнания является, например, количество преступлений, окружающих нас. Исследования показывают, что это количество сегодня в 8 раз выше, чем реальная отчетность [1 — 2]. Оказывается, что и СССР был лидером по числу убийств и самоубийств: «К началу перестройки в середине 1980-х годов СССР был на 5 месте в мире по количеству убийств на душу населения, уступая лишь таким странам, как Колумбия, где в те годы шла война против наркомафии. При этом в РСФСР индекс количества убийств на 100 тыс. человек населения был ещё выше, чем в среднем по СССР. Если в 1970 году в РСФСР было совершено 9,8 тыс. убийств, то в 1975 году уже 14 тыс., а в 1980 году — 18 тыс. Можно сравнить эти данные, уже немного снизившиеся к 1989 году (12,4) с данными по Франции (1,1), Германии (1,0) и Англии (1,04). Даже отдельно в Северной Ирландии, где в те годы шли кровавые столкновения, индекс количества убийств был почти в 3 раза ниже (4,72), чем в среднем по «нравственному» СССР» [3].

То есть наша картинка этого конкретного среза действительности в голове и по прошлому, и по настоящему времени ничего общего не имеет с реальностью. Мы живем в мире бравурных отчетов о борьбе с преступностью, но не в действительности.

Или такой пример. Из уст социолога А. Степанова прозвучал странный взгляд на Чернобыль: «Прошло более 30 лет с момента аварии на Чернобыльской Атомной станции (ЧАЭС), которая по своим масштабам и последствиям превратилась в катастрофу. Чернобылем сейчас называется многое и компьютерные игры, и фантастические романы, но основополагающий его смысл – это место, откуда началась атомная катастрофа, иное место, никак не связанное с населенным пунктом Чернобыль. А был ли Чернобыль на самом деле или это результат переплетения политических стратегий и практик, умело навязывающих то или иное видения катастрофы на ЧАЭС? А был ли Чернобыль тем самым «антропологическим шоком», описанным Ульрихом Беком сразу после катастрофы в 1986 году, призванным изменить представления о риске и политике, о техниках и технологиях? Данные вопросы актуальны и после катастрофы на Фукусиме, как ни странно, Чернобыль отходит на второй план, не только потому что это авария из «прошлого века» технологий, но и потому что, проблема Чернобыля – это деполитизированная проблема, выведенная не только из политической повестки дня, но и из поля политики» [4].

То есть и здесь в окружающем пространстве мы видим то, что нам навязали увидеть. Мы видели подвиг героев, но не знаем по сегодняшний день, какова же была реальная причина трагедии и кто понес за это наказание.

Степанов увидел в проблеме Чернобыля разные дискурсивные практики, что было связано со строительством АЭС на территории Беларуси: «Мною были выявлены две различные дискурсивные коалиции, которые противостояли друг другу на поле Чернобыльской политики в Беларуси в различные периоды. Нарратив «преодоления» в большей степени был направлен на то, что последствия катастрофы нельзя ликвидировать, их можно преодолеть или минимизировать. Другой нарратив связан с тем, что катастрофа произошла не в Беларуси и её последствия более страшны для Украины, а период замалчивания информации и позднее переселение пострадавших имели отношение к периоду советской власти и не связаны с периодом белорусской независимости. Он вписывался в нарративные рамки «ликвидации», которые подразумевают возможность уничтожения всех последствий катастрофы и возрождения жизни на пострадавших территориях» [5].

Нами управляют гораздо серьезнее, чем нам это кажется. Причем все начинается с детства, когда каноны поведения вводятся впервые. По этой причине они закрепляются навсегда.

Все знают максиму «Пионер — всем ребятам пример«. Пионер — это маленький канонический мальчик, поведение которого строго закодировано: нужно хорошо учиться, собирать макулатуру и металлолом, переходить дорогу на зеленый. Была даже серия книг «пионеры — герои» о пионерах времен войны. И хотя сегодня поведение Павлика Морозова не трактуют как героическое, в свое время это имя знали все дети. Правда, в наше время о нем выходят уже книги под другими названиями, например, «Предатель 001» [6 — 8].

Ю. Дружников, автор этой книги, рассказывает: «Проблема предательства соотносилась со смертью Павлика. На самом же деле этот момент, что Павлик донес на отца, состоялся, как минимум, года за полтора до смерти Павлика. И напрямую он связан со смертью Павлика не был. В это время в семье Морозовых произошел конфликт, в результате которого отец Павлика (Трофим) ушел из семьи к другой женщине. И Татьяна Морозова, с которой я сам встречался и долго разговаривал, спустя 50 лет после этого события, чуть-чуть даже больше, говорила, как она ненавидит своего мужа за то, что он ее бросил. Рассказывала мне, как она подговорила своего сына сообщить о нем агенту ОГПУ. Отец Павлика, как известно, был на суде. Здесь уже начинается мифология, потому что Павлик якобы выступал на суде и говорил пламенную речь о строительстве коммунизма, и о том, что вот такие люди, как его отец, мешают этому строительству; это все чистая выдумка, все это — сочинение уже последующих советских писателей» [9].

Ю. Дружников рассказывает о процессе героизации Павлика Морозова, который, кстати, в ЦК ВЛКСМ считался пионером № 1, хотя по мнению автора он и пионером не был вовсе: «Сперва Павлик был использован для войны с кулаками. Через два года — как положительный герой литературы, модель для подражания, о чем заявил Горький на Первом съезде советских писателей в 1934-м. Пошли книги о нем, Эйзенштейн начал снимать фильм. Созданы сотни произведений в разных жанрах — от поэм до оперы. Его портреты в картинных галереях, на открытках, почтовых марках, спичечных коробках. Еще никто не подсчитал общую сумму расходов государства на пропаганду предательства, когда люди в стране умирали от голода. Ему собирались ставить памятник там, где сейчас сидит на лошади маршал Жуков, но в конце жизни Сталин передумал, и поставили на тогдашних задворках, на Красной Пресне» [10].

Противопоставление «пионер — непионер» как носитель правильного и неправильного поведения было в голове у каждого. Оно было равноценным противопоставлению «плохой — хороший». А. Гайдар тоже им воспользовался, создавая свои произведения, в которых была искренность, потерянная последующими поколениями детских писателей.

Успех Незнайки Н.Носова был обеспечен тем, что он как раз не был пионером. Это ответ на социальное давление обязательности поведения пионера. Правда, это было возможным уже в другой период. В послереволюционный период даже К. Чуковского обвиняли в неправильных сказках, а он в ответ клялся больше сказки не писать.

Девушка с веслом — это пример другого типа, поскольку она стояла в парке культуры и отдыха, то есть отражает иной уровень вторжения идеологии. Ее сделал скульптор И. Шадр, который в советское время был более известен своей скульптурой «Булыжник- оружие пролетариата», известной всем советским людям. Если «булыжник» был воплощением идеологии, ее квинтэссенцией, то «девушка», вероятно, должна была стать таким же идеалом красоты, подобной античным.

Но судьба ее оказалась не очень счастливой. Красивая и обнаженная, правда, почему-то с веслом в результате заставила задуматься: «В высоких кабинетах посчитали, что Шадр переборщил. Ему требовалось создать женщину в привычном для сталинского социализма облике матери и труженицы без выраженных половых признаков. Вместо этого скульптура пугала современников длиной атлетических ног, мышцами плеч, вытянутостью пропорций, а главное — сексапильностью. Девушка и правда получилась «слишком живой». Её женственность и привлекательность оценили бы в другом месте и в другое время, но не в Советском Союзе 1930-х. Скульптуру раскритиковали, а затем демонтировали» [11].

Скульптуру увезли в Луганск, где следы ее затерялись. А по всему СССР ставили новую девушку с веслом, не такую сексуальную, к тому же, в купальнике, созданную иным более правильным скульптором. И весло теперь стало понятным ее атрибутом, раз она была в купальнике.

Е. Деготь напоминает нам: «Само выражение “девушка с веслом” стало идиомой, обозначающей советский китч. Услышав его, все, кто все еще помнит Советский Союз, начинают смеяться» [12]. Но все равно это символ идеальной формы или идеального поведения.

Советские памятники плотно окружали любого советского человека, поскольку их было слишком много. Но это были памятники конкретным людям, поэтому они были вдвойне идеологическими, в них слились и реальный человек, и его символический подвиг, которые стали неотличимы и неотделимы.

СССР, как и постсоветское пространство, характеризуются быстрой трансформации системы памятников прошлой власти. Массово расставленный в прошлом Ленин столь же массово исчезает в новое время. Несистемная виртуальность не может иметь физического воплощения в политически перегретой среде, которой является постсоветская.

Памятник — это символический переводчик, который совершает перевод в поведение. Он отражает эталонное поведение (Космодемьянской, Гастелло, Матросова и др., чьи биографии сегодня уже не звучат гордо, поскольку выяснилось множество несоответствий, убранных пропагандой), которое должно храниться в памяти и реализоваться в случае необходимости.

Модель памятников — это модель христианских мучеников. Это не боязнь отдать свое тело, свою жизнь во имя более высоких идеалов. Набор памятников в городе как бы отражает связь человека с его не родными, но социальными предками. Им приносят цветы и совершают перед ними разные ритуалы.

С. Еремеева в своем интервью перечисляет характерные черты советских памятников [13]:

— «появился феномен, который я называю «виртуальными памятниками». То есть в газетах сообщалось, что в указанный день будет «заложен памятник» великому человеку. Все праздничные мероприятия проводились как положено: оркестр, митинг, речи… А потом закладывали камень на месте будущего монумента, и все. Памятник там так и не возникал, но не возникало и разногласий: каждый был волен представить на этом месте свой идеальный монумент»;

— «возник серийный советский памятник, у которого было особое назначение — помечать территорию. Эти памятники стали просто «знаками власти»: где они стояли, там был Советский Союз; никакого особого, уникального смысла за каждой скульптурой не прослеживалось. Дальнейшие метаморфозы затронули садово-парковое искусство. В 1930-е годы его смогли сделать пропагандистским, запустив в тираж знаменитую «Девушку с веслом». С ней, впрочем, произошла характерная история: оригинал памятника, изваянного Иваном Шадром, поставили в парке им. Горького, но тут же признали слишком фривольным. Чтобы девушка стала доступна массам, ее, во-первых, одели, во-вторых, изменили пропорции, укоротив ноги и расширив плечи»;

— «если у большевиков сначала и не было плана монументальной пропаганды, у них, несомненно, присутствовало культурное чутье. А вот у современной власти я этого не вижу. Более того, подозреваю, что любовь именно к памятникам многих начальников обусловлена простыми соображениями: во-первых, установка памятника — это все-таки некое строительство, а строительство соседствует с откатами, во-вторых, при прочих равных они выбирают «проверенные временем» способы идеологической работы. И невдомек им, что памятники во всем мире становятся «уходящей натурой», «самым незаметным местом в городе», как еще в 1920-е годы говорил писатель Робер Музиль. Чтобы реанимировать этот вид искусства, нужно много таланта и сил: это не вопрос замены одного на другое».

Рабочий и колхозница — это уже идеологический памятник авторства Веры Мухиной [14 — 16]. Впервые он был показан на Всемирной выставке в Париже в 1937 году, для которой и был сделан.

Его называли эталоном соцреализма, а сама Мухина именовала «Рабочий и крестьянка». В проекте они тоже были обнаженными, но комиссия предложила их одеть.

Даже Сталин приезжал ночью, чтобы рассмотреть монумент, поскольку поступил донос, что там просматривается профиль Троцкого. Но крамолы не нашел. И скульптуру повезли в Париж в 28 железнодорожных вагонах.

Виртуальность имеет многоуровневый характер, где символ является одним из ее элементов. Это именно так, поскольку сюжеты, например, мы не можем признать символом в чистом виде. Если сюжет и символ, то это некий вид динамического символа типа известного набора сюжет Золушка — движение наверх, другой сюжет падения героя — движение вниз. Есть множество исследований, выделяющих набор базовых сюжетов. Но вот более объективный анализ на базе больших данных, сделанный в Массачусетском технологическом институте, привел к шести возможным вариантам сюжета [17 — 18].

Кстати, однотипно сюжеты представлены и в избирательных кампаниях. Можно вспомнить ситуацию «не политик а хозяйственник». Путин появляется как кандидат, когда возник запрос на «силовика».

Виртуальность может носить и опасный характер, примером чего служат Синие киты, Момо, Слендермен, связанные с определенными кампаниями, приведшими к гибели, которые до конца так и не были прояснены [19]. Исследователи мемов перечисляют такой набор их характеристик [20]:

— сообщение — необходим четкий центральный месседж,

— эволюция — мем не может оставаться статичным, он должен трансформироваться людьми, которые его принимают,

— пластичность — изменяясь, мем должен сохранять некоторое подобие исходного месседжа,

— результат — он должен достичь определенной популярности, его вирусный характер очень важен.

Все мы нуждаемся в виртуальном усилении нашего понимания мира, поскольку очень часто мы окружены событиями, которые не так просто понять. Это в свою очередь становится причиной появления конспирологических теорий, число которых в последнее время даже усилилось. Конспирология в этом плане становится «усиленным впрыскиванием» виртуальности в среду, которой ее не хватает. В ответ на эту нехватку индивиды сами производят свои собственные виртуальности.

Сегодня конспирология получила гораздо большее развитие, чем это было раньше [21]. Это всплеск можно лишь частично объяснить появлением соцмедиа, которые облегчили неконтролируемое распространение информации. Сложный мир,в который мы попали, не может быть адекватно нами понят, поэтому мы нуждаемся в «подпорках», которые предоставляет конспирология. Они могут оказаться неправильными, зато с их помощью мир обретает большую системность.

Тимоти Мортон предложил термин «гиперобъект» как феномен, который находится вне возможностей человеческого восприятия и понимания [22]. Мортон говорит об ООО — онтологии, ориентированной на объект, приводя пример из британского сериала «Доктор Кто», что там есть будка, в которой путешествует главный герой, характеризуемая тем, что она внутри больше, чем снаружи. Мортон считает это описанием и человека, который обладает внутри себя бесконечностями (качественными, а не количественными), которые больше всей вселенной [23].

В сумме это ответ вполне объективной науки на вопрос о том, почему наш разум просто не может понять некоторые сложные объекты. К ним, к примеру, Мортон относит климатические изменения. Мортон неоднократно характеризует эти объекты как такие, о которых можно думать и вычислять, но их невозможно познавать. У него есть интересная фраза, что каждый дом представляет собой дом с привидениями. Но они не только из прошлого, а и из будущего. Еще один представитель этой школы Г. Хармен [24 — 25].

Сложность мира порождает хаос в головах, а хаос в головах ищет выход в конспирологии. Конспирология сегодня гордо и уверенно шагает по всем континентам. Например, на Ближнем Востоке и Северной Африке 67% опрошенных признают, что США тайно пытаются помочь ИГ (ИГИЛ) захватить власть в Сирии и Ираке», а 52%, что евреи стояли за атаками 11 сентября [26]. 80% в целом разделяют одну или более конспирологических теорий.

Одной из примет этого нового времени стало то, что А. Джоунс, который раньше считался главным пропагандистом Трампа [27], сегодня стал запрещенным на соцплатформах из-за того, что он активно распространяет разные конспирологические теории [28 — 31].

Конспирология — это атакующее острие, направленное на поддерживаемое мейнстримом мироустройство. В инструментарии конспирологии то, что в мейнстриме проходит под вопросительным знаком, становится тремя восклицательными знаками. Конспирология только обвиняет, причем вердикт свой выносит окончательно и навсегда, наверное, потому, что все это вопросы и проблемы, которые не находят своего разрешения в рамках официоза.

Целью виртуальности является защита имеющейся системы коллективных представлений от разрушения. Просто в случае тоталитарных государств эти представления искусственно вписывались в модель мира индивидуального человека, поскольку государственная идеология должна была стать индивидуальной. Советский человек служил системе, ане система ему. Отсюда множество политически окрашенных физических предметов окружали человека не только в официальной обстановке, но и в быту.

Нам встретилось интересное сопоставление советской Родины-матери с американской статуей Свободы: «Можно сравнить статую Свободы, как один из символов Западной цивилизации, и Родину-мать как символ Русской цивилизации. В грамматике американского мира «Свобода» выcтупаeт как разрешающая те или иные типы поведения. В грамматике cовeтcкого мира направление задано наоборот: граждане должны выступать на защиту Родины-матери. Два мира в своих символах оказываются по-разному сориентированными: государство, подчинённое идee индивидуализма, и государство, подчинённоe принципам коллективизма» [32]. И, к сожалению, в этих словах есть большая доля правды.

По сути, советское государство и было сильным, поскольку граждане были включены в его систему, их энергетика вливалась в общий котел. Для каждого государства это представляет определенную сложность. Мы видим сегодня даже на постсоветском примере, что крупный бизнес может не иметь совместных целей с государством, живя по своим законам. В советское же время такое было невозможным. Поэтому будучи даже потенциально слабее какого-то своего противника, СССР становился сильнее его за счет этой дополнительной энергетики граждан. Намного сложнее сложить вместе энергетику граждан в либеральной и демократической стране, где разрешено гораздо большее число отклонений от нормы.

Советский Союз обладал системной виртуальной моделью, где были заложены все варианты поведения на случай войны и на случай мира. Ты мог действовать на коллективное благо сильнее, чем требовалось каноном, но не мог действовать слабее. Отголоски советской борьбы с тунеядцами, например, можно увидеть в сегодняшней Беларуси.

А. Щербинин цитирует журнал Мурзилка 1937 года, то есть к двадцатилетию революции советская виртуальная модель уже была построена: «Далеко на весь мир гремит слава нашей родины. По всей земле знаменит СССР — единственная в мире страна, где все — и власть, и богатство, и свобода, и счастье, и почет — принадлежат тем, кто трудится. Наше государство славится великой дружбой народов, самыми мудрыми, самыми справедливыми законами. Добрая и грозная слава у нашей Рабоче-крестьянской Красной армии, самой храброй и сильной в мире. Веселая и звонкая слава у наших ребят, самых счастливых на всей земле. Высоко гремит слава наших советских летчиков, самых смелых, настойчивых и умелых во всем небе. Громко поют славу нашей родине советские артисты, народные поэты, музыканты, самые лучшие, самые знаменитые в мире. Великая слава нашей родины создана за 20 лет советскими людьми, которых взрастили и воспитали ленинская коммунистическая партия, наш вождь и учитель товарищ Сталин. И родина отмечает своих знатных питомцев знаками славы и уважения — орденами Советского Союза» [33].

Вся советская виртуальная модель представлена в этом коротком тексте. Но точно так в сжатом виде она была и в «Рабочем и колхознице» или в «Родине-матери». Только физический, а не вербальный материал не давал возможности для столь же детального выстраивания этой защиты. Если в данном случае это было сделано пропагандистски прямо, то в случае текстов Гайдара сходная модель была спрятана внутри художественного текста.

Политика может быть спрятана даже в артефактах, как считает Л. Виннер [34]. Он видит два таких пути. В первом случае изобретение или дизайн технической системы разрешают проблему конкретного сообщества. Во втором речь идет о системах, которые создаются под определенные типы политических отношений.

В наполненном шумом мире, особенно в современном, когда информационные и виртуальные потоки превышают человеческие возможности по их обработке, необходимы виртуальные подсказки, которые всегда сопровождали человечество от древних сказок до современных телесериалов.

Вестерн — это способ видения мира и трансляции этого мира зрителям с существенной опорой на виртуальный инструментарий. Мир при этом преображается, но зритель верит этой трансформации, поскольку фильм «скрепляется» и оправдывается эмоционально даже сильнее, чем это может сделать пропаганда.

Вестерн как киножанр обладает рядом условностей, которые обуславливают развитие сюжета. В результате мир трансформируется, как мир менялся под влиянием правил соцреализма. Эти новые миры управляются с двух сторон: со стороны реальности, если она не противоречит правилам, и со стороны символических правил, которые могут противоречить реальности, но все равно будут сильнее.

Дж. Клэп выписал следующий набор правил для американского вестерна [35]:

— захват дикости и подчинение природы, или захват территории у «туземцев»,

— общество, построенное на коде чести, а не законе,

— социальный статус достигается с помощью насилия и благородства,

— внешнее появление закона воспринимается как деспотическое,

— смерти и убийства являются способом жизни,

— «индейцы» часто атакуют поселенцев и показываются насильственными и неблагоразумными,

— иногда на помощь приходит кавалерия.

Жаль, что нет такого же четкого набора правил для соцреализма, где «хорошее» призвано сражаться с «лучшим».

О К. Иствуде, главном актере вестерна, были сказаны такие слова: «Продолжающееся восхищение работой Иствуда частично появляется из-за его отказа делать четкое отличие морального выбора между социальным обязательством и личной независимостью. Оба выбора показываются равно ценными и равно возможными, что является необычной и провокационной позицией в культуре фильма, где социальные ценности почти всегда без вариантов побеждают индивидуализм» [36].

Нам представляется, что сказанное скорее обозначает зрительскую позицию современного человека, для которого не так интересна простота вестерна, как это было в прошлом.

В. Макнейл объединил слова myth и history в новый термин mythistory [37]. Он считает, что история и миф не так далеки друг от друга, что историки для понимания моделей на какие-то факты внимание обращают, а какие-то факты отбрасывают, рассматривая их как шум. Он подчеркивает: «Принципиальным источником исторической сложности является тот факт, что человеческие существа реагируют как на естественный мир, так и на другой сквозь посредничество символов».

Современные исследователи выделяют три современных американских стратегических мифа, касающихся обороны: технологии выигрывают войны, один тип войны лучше другого, американская экономическая мощь равняется постоянному военному доминированию [38]. Исследователи считают эти мифы неверными. Например, по последнему пункту отмечается, что страны, считающиеся «несвободными» (Китай, Россия, Саудовская Аравия) в ближайшие десятилетия станут экономически более сильным, чем либеральные демократии, что разрушит функционирование последнего мифа.

При этом стратегические культура страны порождаются как общим опытом, так и разделяемыми нарративами [39]. Последнее как раз и относится к мифологии. Виртуальность все время реализуется в окружающей нас действительности. В случае кино, например, получается даже двойная символизация, оно должно отражать не только госинтересы, но и строиться как кино символически.

Вестерн — это конкретный период американской истории, препарированной под массовое сознание, которое под этим углом зрения и видит реальность того времени. Но виртуальные механизмы, заложенные там, переносятся и должны переноситься на любой другой период. Точно так в советское время были препарированы революция 1917 г. и война 1941 — 1945 гг., причем сделано это было еще более жестко, поскольку «резалось» по живым людям и подлинным событиям, из которых убиралось то, что считалось «шумом» для сюжета. И преданность государству переносится из контекста войны в мирную жизнь.

Однако не только художественная действительность подвергается препарированию, алгоритмы соцплатформ делают то же самое при своем собственном создании/описании реальности (см. пример работы алгоритма You Tube [40 — 41]). Один из инженеров, работавших с этим алгоритмом, говорит: «You Tube является чем-то похожим на реальность, но она изменена так, чтобы вы больше времени провели в онлайне. Рекомендации алгоритма не направлены на оптимизацию того, что является правдивым, или сбалансированным, или правильным для демократии «.

Русский мир тоже является таким же виртуальным конструктом, как и вестерн, выстраивающий мир под одним углом зрения. Язык как политика, а не как собственно язык ведет к реализации уже в практической политике, приводя в результате к военным действиям в Крыму и на Донбассе [42]. Британия в свое время отказалась от удержания англофонии в своих приоритетах, окончательно расставаясь с имперским прошлым, чего не сделала Россия.

Русский мир, являясь конструктом типа вестерна, создает виртуальную рамку для нужной картинки. Подобные виртуальные конструкты обладают силой удерживать, оправдывать, активировать физические действия.

Разведчик/шпион. Если вестерн строится на прямом и глубинном понимании границы между мирами, диким и цивилизованным, видя мир справедливости у себя и несправедливости — у них, то разведчик и шпион даже находятся по разные стороны этой границы.

Западная и советская шпиономания была захватывающим представлением, где хорошее боролось с плохим. Ярким представителем этой борьбы с чужой стороны был Дж. Бонд. Даже У. Эко посвятил ему множество своих страниц. И сделал это именно потому, что как виртуальный герой Дж. Бонд строился на энном числе простых формул поведения.

В том чужом виртуальном мире мы тоже показывали своих на фоне чужих, чем также сужали возможности их поведения. Когда немцы пили в фильме «За нашу победу», наш разведчик в немецкой форме присоединялся к ним, акцентируя слово «нашу» в этом тосте.

Только Штирлиц из «Семнадцати мгновений весны» поменял эту простоту на сложность. Он стал человеком разумным, более приближенным к современному миру. Но вместе с ним стали более «человекообразными» и немецкие руководители, которых до этого мы видели либо в виде трусов, либо идиотом. То есть «наш герой», изменившись, сделал другими и «их» героев, поскольку он не мог бы проявить себя во всей полноте, если бы сражался с «идиотами».

На любовь к фильму никак не повлияло то, что «за 45 лет стало окончательно ясно, что сюжет фильма не имеет почти никакой связи с реальностью; за исключением того, что сепаратные переговоры между нацистами и союзниками в 1945 году действительно шли, но они ничего уже не могли изменить» [43]

А. Архангельский видит разницу советского и российского кино про шпионов в следующем: «Советское кино любило шпионов, в отличие от российского. Это можно объяснить. […] В советском кино шпионская тема мощно покоилась на идеологическом фундаменте — противостоянии двух систем; шпионский жанр «работал» именно в ситуации полярного мира, где есть «свои» и «чужие». С другой стороны, шпионское кино в советское время было лазейкой для более свободного высказывания художника; жанр в силу специфики мог позволить себе, что называется, человеческую сложность. Шпион вынужден контактировать с людьми, далекими от идеологии; так возникал некто «третий», который усложнял схему «свой-чужой». Классический пример — пастор Шлаг из «Семнадцати мгновений весны», который помогает Штирлицу не по идеологическим причинам, а во имя универсальных ценностей. Из российских шпионских сериалов 2000-х, пожалуй, стоит отметить только «Красную капеллу», но затем случился длительный перерыв» [44].

В советское время какая-никакая идеология все же была. Все ее проклинали и относились к ней как к подразумеваемому обязательным ритуалу. Но она была как бы как точка отсчета, что облегчало выстраивание сюжета, кто и за что гибнет в экстремальных случаях.

Сегодняшняя ситуация выглядит даже хуже. Идеологический инструментарий вместе с бойцами идеологического фронта типа журналистов, режиссеров и актеров остался, а идеология исчезла. Идеологию приходится выдумывать из головы: она оказалась нужна везде — от армии до школы. Она все равно является неизбежной составляющей даже тогда, когда ее нет.

И вот мнение аналитика: «В нынешней России идеология, конечно, тоже есть. Но сформулировать ее невозможно, поскольку она представляет собой смесь из текстов Дугина, сериала «Щит и меч» и пособия по цифровой экономике для сотрудников Сбербанка» [45].

Подчеркнем самое важное: идеология есть, но не в явно сформулированном виде. В этой формулировке забыта советская составляющая этой неявной идеологии, которая очень важна для нее, поскольку все эти «Можем повторить» идут именно оттуда.

Тем более по сегодняшний день Россия пытается удерживать советскую политику. Д. Орешкин пишет: «люди понимали, что советская система уже тупиковая. По данным ВЦИОМ конца 80-х — начала 90-х, проблема распада СССР занимала шестое-седьмое место в списке озабоченностей советских людей. Их прежде всего волновало отсутствие нужной продукции: еды, детских ботинок, тетрадей, книг, кроме того, люди опасались войны, их волновала личная безопасность из-за всплеска уличной преступности, волновала тема зарабатывания денег, и только потом их волновал распад СССР. Но к 1999 году распад СССР, как оказалось благодаря работе ряда пропагандистов, был самой большой болью респондентов. Каких пропагандистов, спросите вы. Не чисто ельцинских, а пропагандистов из спецслужб, которые все чаще, примерно после выборов 1996 года, начали говорить, что у нас была великая страна, нас все боялись и уважали, а то, что теперь ее нет, мы, мол, считаем катастрофой» [46].

Сильная идеология может вести людей на подвиги, а если ее нет, то нет и подвигов, ведь никто не пойдет на них ради новой марки автомобиля. Сегодняшняя виртуальность создает образы шпионов/разведчиков (российский сериал «Спящие» или американский «Американцы»), но они куда менее героичны, чем герои советского времени.

Виртуальностью в прошлом всегда пользовались жрецы, возвышая свои божества над населением. Потом современные формы религии и идеологии создали индустриальные варианты использования виртуальности, одним из которых являются государственные праздники.

Государственные праздники создают концентрацию счастья в одной точке пространства и времени, они «цементируют» счастье с сакральными местами, создавая преемственность между прошлыми и современными руководителями, делая из счастья государственный продукт, который «отпускается» только тем, кто любит государство.

Солдат должен уметь стрелять, а гражданин — боготворить государство. Это как С. Королев, который сначала набирал людей на работу по тому, какой он специалист, лишь потом думая, какой он человек. В конце же жизни он в первую очередь думал, какой человек, и лишь потом — какой специалист. Так и государство склонно думать в первую, как гражданин его любит, и лишь потом, что он за человек.

Современные исследователи пишут о государственных праздниках: «смыслы, декларируемые государственными праздниками, подразумеваются в качестве единственно возможных и законных. Вследствие чего праздники как символические системы и собственно политическое действие, наделенное идеологическим содержанием, способны производить и навязывать представления о социальном мире» [47].

Вернувшись к нашей главной теме, повторим некоторые характеристики виртуальности в ее функции управлением поведением:

— виртуальный объект должен останавливать внимание своей физической реализацией, к примеру, золотые купола церквей, которые даже сейчас останавливают взгляд, а что было тысячу лет назад,

— виртуальность предполагает определенную организацию поведения сегодня и завтра,

— виртуальность является мостиком между прошлым и будущим, как например, памятники, это формула поведения,

— виртуальность привязана к возрасту, октябренок, в отличие от пионера и комсомольца, имел своего собственного Ленина. Как записано у нас в голове:

«Когда был Ленин маленький

С кудрявой головой,

Он тоже бегал в валенках

По горке ледяной».

Однако это оказалось народным исправлением оригинала, который был совсем другим [48 — 49].

Наши мозги не справляются со всем, что происходит, мы стали видеть больше, но меньше понимать, мы подошли какому-то пределу понимания. Как говорит о наших возможностях нейрофизиолог А. Каплан: «Мозг был заточен под жизнь в пещере. Подготовлен ли он к современным дворцам и потокам информации? Вряд ли. Все же природа экономна, она затачивает животное под ту среду обитания, в которой оно существует. У человека, конечно, менялась среда, но суть ее варьировалась мало. Несмотря на разительные изменения, произошедшие с древности, механика среды в рутинном понимании осталась той же. Как изменилась деятельность конструкторов, делающих ракету вместо «Жигулей»? Разница, конечно, есть, но смысл работы один и тот же. Сейчас же среда принципиально изменилась: огромные автотрассы, бесконечные телефонные звонки, причем все это случилось всего за 15–35 лет. Как отшлифованный под пещеру мозг будет с этой средой справляться? Мультимедийность, огромные, неадекватные человеческим скорости поступления информации, новая ситуация с перемещениями по планете. Нет ли опасности, что мозг уже не может выдерживать такие нагрузки?» [50].

Мы все время жили в эпоху боязни иностранного влияния. Даже если признавать справедливость этих страхов, следует обратить внимание на то, что сегодняшняя эпоха иная — она строится, наоборот, на связности, и развитие будет заторможенным без нее, поскольку исчезает доступ к новым технологиям.

И из этого также вытекает и другое отношение к критике. Государство любит, чтобы его хвалили. А наличие связности разрешает иные точки зрения, которые могут быть достаточно критичными. Однако наличие нескольких точек зрения позволяет избегать ошибок, что хорошо уже в принципе. Государство не любит тех, кто его ругает, например, за плохие дороги. Оно начинает бороться с теми, кто пишет о разбитых дорогах, но совершенно равнодушно к тем, кто эти дороги должен приводить в порядок. Этот парадокс и помогает исправлять чужая критика.

Литература

1. Титаев К.и др. Как реальная преступность отличается от официальной // www.vedomosti.ru/opinion/articles/2018/06/14/772694-realnaya-prestupnost-otlichaetsya
2. Когда в России чаще всего обращаются в полицию? // paperpaper.ru/campus/kogda-v-rossii-chashe-vsego-obrashayutsya-v/
3. По убийствам — впереди планеты всей ( о чем молчали в СССР) // newsland.com/user/4297710442/content/po-ubiistvam-vperedi-planety-vsei-o-chem-molchali-v-sssr/6438500
4. «Чернобыля никогда не было» или невидимая сторона мирного атома // cisr.ru/news/chernobylya-nikogda-ne-bylo-ili-nevidimaya-storona-mirnogo-atoma/
5. Доцент ЕГУ: 30 лет спустя — а был ли Чернобыль? // ru.delfi.lt/news/live/docent-egu-30-let-spustya-a-byl-li-chernobyl.d?id=71092480
6. Дружников Ю. Доносчик 001, или вознесение Павлика Морозова // www.druzhnikov.com/text/rass/donos/
7. Дружников Ю. Катриона Келли, Павлик Морозов и Лубянка // magazines.russ.ru/voplit/2006/3/dru12.html
8. Процесс. Дело Павлика Морозова // diletant.media/process/34226264/
9. Фанайлова Е. Павлик Морозов жив // www.svoboda.org/a/24198174.html
10. Дружников Ю. Культ доноса // www.druzhnikov.com/text/besed/6.html
11. Оригинальную Девушку с веслом наказали за излишнюю сексапильность // korrespondent.net/world/3417609-korrespondent-zhenskaia-ystoryia-oryhynalnuui-devushku-s-veslom-nakazaly-za-yzlyshnuiui-seksapylnost
12. «Девушка с веслом»: вопреки идеологии, войне и времени // ria.ru/weekend_art/20110903/429315200.html
13. Еремеева С. Памятники стали знаками власти. Интервью // www.kommersant.ru/doc/3701425
14. Семенова А. Раборчий и колхозница вышли на пенсию // www.gazeta.ru/social/2017/05/24/10689653.shtml
15. Руденко Б. «Рабочий и колхозница». Возвращение // www.nkj.ru/archive/articles/16680/
16. «Рабочий и колхозница». Сложная судьба эталона соцреализма // ria.ru/spravka/20070411/63472592.html
17. Data Mining Reveals the Six Basic Emotional Arcs of Storytelling // www.technologyreview.com/s/601848/data-mining-reveals-the-six-basic-emotional-arcs-of-storytelling/
18. There are just SIX plots in every film, book and TV show ever made: Researchers reveal the ‘building blocks’ of storytelling // www.dailymail.co.uk/sciencetech/article-3679510/There-just-SIX-plots-film-book-TV-Researchers-reveal-building-blocks-storytelling.html
19. Давлятчин И. Как мемы убивают людей // www.rosbalt.ru/russia/2018/08/12/1724097.html
20. Fulton W. I found the world’s first meme with help from meme historians // www.thrillist.com/entertainment/nation/first-meme-ever
21. Collins N. Conspiracy theories are more rampant than ever. Can they be stopped? // www.theguardian.com/us-news/2018/aug/14/conspiracy-theories-misconceptions-rampant-politics
22. Laux C. Fourteen words that define the present // www.bbc.com/culture/story/20180808-a-new-vocabulary-for-the-21st-century
23. Korody N. Timothy Morton on haunted architecture, dark ecology, and other objects // archinect.com/features/article/149934079/timothy-morton-on-haunted-architecture-dark-ecology-and-other-objects
24. Harman G. Object-Oriented Ontology: A New Theory of Everything. — London, 2018
25. Kimbell L. The Object Strikes Back: An interview with Graham Harman // www.lucykimbell.com/stuff/Kimbell_Harmaninterview_final_public_2013.pdf
26. Nyhan B. a.o. Conspiracy and Misperception Belief in the Middle East and North Africa // www.dartmouth.edu/~nyhan/mena-conspiracy.pdf
27. Medick V. Alex Jones Meet Donald Trump’s Propagandist // www.spiegel.de/international/world/a-visit-to-the-infowars-studios-of-alex-jones-a-1136654.html
28. Edroso R. The Week Alex Jones Became a First Amendment Hero // www.villagevoice.com/2018/08/13/the-week-when-alex-jones-became-the-first-amendment-hero-of-the-right/
29. McDonald A. Alex Jones’ Infowars Removed From Vimeo For Violating Terms Of Service // www.huffingtonpost.com/entry/alex-jones-removed-from-vimeo-for-violating-terms-of-service_us_5b71d19ee4b0530743cc5515
30. Greene D. Alex Jones is far from the only person tech companies are silencing // www.washingtonpost.com/
31. Blumenthal P. The Problem Isn’t Alex Jones’ Free Speech, It’s Digital Platform Monopolies // www.huffingtonpost.com/entry/alex-jones-first-amendment_us_5b6d9b57e4b0530743c95939
32. Символы в системе управления обществом // tehnowar.ru/43075-simvoly-v-sisteme-upravleniya-obschestvom.html
33. Щербинин А.И. Игры с Родиной: к вопросу о технологиях конструирования политической реальности // Символическая политика. Вып 2. Споры о прошлом как проектирование будущего. — М., 2014
34. Winner L. Do Artifacts Have Politics? // innovate.ucsb.edu/wp-content/uploads/2010/02/Winner-Do-Artifacts-Have-Politics-1980.pdf
35. Clapp J.C. Codes and conventions of the Western film genre // facweb.northseattle.edu/jclapp/HUM%20110/…/Western_Film_Genre.pptx
36. Kehr D. Eastwood noir // www.pbs.org/wnet/americanmasters/clint-eastwood-eastwood-noir/582/
37. McNeill W.H. Mythistory, or Truth, Myth, History, and Historians // methodologyuwg.files.wordpress.com/2009/12/mcneill.pdf
38. Cavanaugh M.L. Star Wars and american strategic myths // mwi.usma.edu/star-wars-american-strategic-myths/
39. Mahnken T.G. United States Strategic Culture // www.au.af.mil/au/awc/awcgate/dtra/mahnken_strat_culture.pdf
40. Lewis P. ‘Fiction is outperforming reality’: how You Tube’s algorithm distorts truth // www.theguardian.com/technology/2018/feb/02/how-youtubes-algorithm-distorts-truth
41. Lewis P. a.o. How an ex-YouTube insider investigated its secret algorithm // www.theguardian.com/technology/2018/feb/02/youtube-algorithm-election-clinton-trump-guillaume-chaslot
42. Російській світ (термін) // uk.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%96%D0%B9%D1%81%D1%8C%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%81%D0%B2%D1%96%D1%82_(%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%BC%D1%96%D0%BD)
43. Архангельский А. Штирлиц остался // www.kommersant.ru/doc/3701424
44. Архангельский А. Гуманизм под прикрытием // www.kommersant.ru/doc/3263571
45. Мартынов К. Лайкам пора на свободу // www.novayagazeta.ru/articles/2018/08/09/77444-laykam-pora-na-svobodu
46. Орешкин Д. Все три пика популярности Путина связаны с войнами. Интервью // realnoevremya.ru/articles/108851-intervyu-s-politologom-dmitriem-oreshkinym?utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com
47. Ефремова B.Н. Государственные праздники как инструменты символической политики: Возможности теоретического описания // Символическая политика. Вып 2. Споры о прошлом как проектирование будущего. — М., 2014
48. Когда был Ленин маленький // lenin-ru.livejournal.com/22313.html
49. Калмыков П. О Ленине большом и маленьком // www.gazeta.ru/culture/2008/04/24/a_2705326.shtml
50. Николаева Н. Миллион миллиардов контактов: справится ли наш мозг с жизнью в цифровом мире // theoryandpractice.ru/posts/16800-million-milliardov-kontaktov-spravitsya-li-nash-mozg-s-zhiznyu-v-tsifrovom-mire

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, страницу «Хвилі» в Facebook.

Оригинал